и, словно прочитав его мысли, она расстегнула ему рубашку и приникла к его груди, защемив зубами сосок и втянув его к себе. Внезапное резкое наслаждение от её губ и языка так остро пронзило его, что он застонал. Мягко прижимая к себе её голову, он слегка раскачивался взад и вперед, чтобы усилить наслаждение. Он думал: все, что хочу. Оказавшись сзади нее, он поднял её юбку до талии, приковавшись взглядом к белым трусикам, обтягивавшим изгиб её бедер и контрастировавших со смуглой кожей длинных ног. Правой рукой он гладил её лицо: скользнув по плечу, она ощутила тяжесть её грудей: его левая рука, скользнув по бедру, проникла в трусики и между ног, и все было так хорошо, так прекрасно, что он хотел, чтобы у него было четыре руки ласкать её, шесть рук. Вдруг ему захотелось увидеть её лицо, и он, схватив её за плечи, развернул к себе со словами:
«Я хочу смотреть на тебя». Ее глаза были полны слез, но он понимал, что они говорили не о печали, а о переполнявшем её чувстве радости. И снова они уставились в глаза друг другу, но на этот раз между ними была не только искренность, а бурный наплыв чувств, который захлестывал их подобно половодью, кружа в своих водоворотах. Он благоговейно опустился перед ней на колени, прижавшись головой к её бедрам и чувствуя сквозь ткань исходящий от неё жар тела. Обеими руками, скользнув ей под юбку, он нащупал резинку трусиков и опустил их, придерживая ступни её ног, когда она избавлялась от них. Он поднялся с пола. Теперь они снова оказались в том положении, когда он поцеловал её, едва войдя в помещение. И не меняя его, они приникли друг к другу, начав заниматься любовью. Он смотрел ей прямо в лицо. На нем было умиротворенное выражение, и глаза её были полузакрыты. Двигаясь медленно и неторопливо, он хотел, чтобы это длилось вечно, но тело его не могло больше томиться ожиданием. Он проникал в неё все глубже, и движения его все убыстрялись. Почувствовав, что теряет равновесие, Нат ухватился за неё обеими руками, на дюйм оторвал от пола и, не меняя положения их сплетенных тел. сделал два шага к стене, прижав её спиной. Она опустила ему рубашку до талии и впилась ногтями в твердые мускулы его спины. Ягодицы её лежали на его ладонях, и он приподнял их. Вскинув ноги, она обхватила его бедра, скрестила лодыжки у него за спиной, и, не веря самому себе, он смог проникнуть в неё ещё глубже. Он был неутомим, и все её движения. Каждый взгляд её наполняли его могучей радостью жизни. Он видел её сквозь пелену страсти, застилавшую ему взор. В глазах её появилось паническое выражение, она до предела распахнула их, страсть хлынула из него через край, и он чувствовал, что оно вот-вот подступает, самое прекрасное, что должно случиться, и он хотел сказать ей об этом и прошептал лишь: «Сузи, оно приближается», и она ответила ему: «О, и у меня тоже!» и, вцепившись ногтями ему в спину, она оставила на ней длинную царапину, которая пронзила его как электрическим током, и когда он взорвался страстью, то почувствовал, как, словно от землетрясения, содрогнулось и её тело, и он по-прежнему смотрел на нее, видя, как распахнулись её губы, как у неё перехватило дыхание, и. когда пик наслаждения захлестнул их обоих, она закричала.

— Мы следили за израильтянами, а израильтяне следили за Дикштейном. Оставалось только Дикштейну начать следить за нами, и так мы весь день бегали бы по кругу, — сказал Ростов. Он быстро шел по коридору гостиницы. Тюрин, едва не переходя на бег, торопливо перебирал короткими толстоватыми ножками, стараясь держаться рядом с ним.
— Честно говоря, — признался Тюрин, — я все старался понять, почему вы приказали снять наблюдение, как только мы засекли его?
— Ясно, как божий день, — раздраженно бросил Ростов: но тут же напомнил себе, насколько ценна преданность Тюрина, и решил все ему объяснить. — Большую часть последних нескольких недель Дикштейн был под постоянным наблюдением. Каждый раз он тут же засекал нас и отрывался. Для того, кто столь долго, как Дикштейн, играет в эти игры, какая-то слежка является неизменным элементом его деятельности. Но столь же ясно — чем настойчивее за ним следят, тем больше шансов, что он может отказаться от своих замыслов и передать их кому-то другому — и мы не узнаем, кому именно. И слишком часто информация, которую удается получить в ходе слежки, оказывается никуда негодной, поскольку объект выясняет, что он под наблюдением, и ценность информации, полученной нами. становится весьма сомнительной. Таким образом, прекратив слежку — как было сделано сегодня — мы знаем, где он пребывает, но ему неизвестно, что мы в курсе дела.
— Понял, — кивнул Тюрин.
— Не сомневаюсь, что этим утром Дикштейн встречался с Боргом — что и объясняет, каким образом Боргу удалось избавиться от хвоста. Возможно, Борг вывел Дикштейна из дела, и сейчас он просто проверяет, подчинился ли тот его приказу и не пытается ли заниматься делом неофициально. — Он покачал головой, испытывая раздражение. — Нет, не убеждает. Но альтернативой является предположение, что Борг больше не доверяет Дикштейну, во что я тоже не могу поверить. А теперь внимательнее.
Они стояли перед дверью номера Дикштейна. Тюрин вытащил из кармана маленький, но мощный фонарик и провел его лучом по периметру дверей.
— Контрольки нету, — сообщил он.
Ростов кивнул в ожидании. Тут уже была епархия Тюрина. Маленький полноватый человечек был, по мнению Ростова, лучшим техником в КГБ, мастером на все руки. Он смотрел, как Тюрин вынул из кармана несколько отмычек из своей большой коллекции таких приспособлений. Испытав их на дверях своего собственного номера, он установил, какая система ключей используется в этом отеле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120