И в завершении всех радостей доктор сообщил, что он снова подцепил гонорею. Завязывая галстук перед высоким зеркалом в спальне, он ругнулся:
— До чего паршивый день…
Выяснилось, что кавардак устроила полиция Нью-Йорка: они же имели дело с полицией штата, и та не беспокоила городскую мафию. Полиция города позволила себе не обратить внимание на их подсказки, что было признаком вмешательства каких-то значительных структур, скорее всего. Бюро по борьбе с наркотиками Государственного Казначейства. Дон переговорил с адвокатом, который должен был заняться арестованными водителями, послал человека нанести визит их семьям и приступил к переговорам, чтобы выкупить героин у полиции.
Он натянул пиджак: ему нравилось переодеваться к обеду. Пока он не представлял, как поступить со своим сыном Джонни. Почему тот не приехал домен на лето? Ребята из колледжей всегда едут домой на летние каникулы. Дон понимал, что надо было бы послать кого-нибудь повидаться с Джонни, а то мальчик решит, что отец беспокоится только из-за денег. Похоже, придется ему самому ехать.
Зазвонил телефон, и он поднял трубку.
— Да.
— Говорят от ворот, сэр. Тут явился какой-то англичанин, спрашивает вас, но не называется.
— Так гоните его, — ответил дон, все ещё думая о Джонни.
— Он сказал, что он ваш друг из Оксфорда
— Я никого там не знаю… хотя минутку. Как он выглядит?
— Маленький тип в очках, невзрачный.
— Неужто? — Лицо дона расплылось в улыбке. — Тащите его сюда — и расстелить перед ним красный ковер!

За то время, что он не виделся со старым другом, стало заметно, как тот изменился: но перемены, происшедшие с Алом Кортоне. ещё более бросались в глаза. Прибавление в весе, которое началось с его возвращения из Франкфурта, казалось, шло все это время, и теперь он весил самое малое двести пятьдесят футов. Если любовь к плотским радостям была еле заметна в 1 947 году и полностью отсутствовала во время войны, то теперь ясно читалась на его пухлом лице. И он был совершенно лыс. Дикштейн подумал, что это несвойственно итальянцам.
Так ясно, словно это было вчера, Дикштейн помнил те обстоятельства, при которых Кортоне стал его должником. В те дни он полностью усвоил психологию загнанного в угол животного. Когда не было никакой возможности унести ноги, становилось ясно, с какой яростью Ты можешь драться. Оказавшись с десантом в совершенно чужой стране, потеряв связь со своим взводом, продираясь сквозь незнакомую местность с ружьем в руках. Дикштейн обнаружил в себе неисчерпаемые запасы терпения, хитрости и жестокости, о Присутствии которых и не подозревал. Не менее получаса он лежал, притаившись в зарослях, и наблюдал за танком, покинутым экипажем, который, в чем он не сомневался — сам не зная, почему — был приманкой в ловушку. Он снял одного снайпера и высматривал второго, когда откуда-то с криками вывалились американцы.
Так, не думая ни о чем, кроме спасения собственной жизни. Дикштейн спас жизнь Ала Кортоне.
Условия войны были для Кортоне ещё большим открытием, чем для Дикштейна. но он усваивал её законы столь же быстро. Оба они прошли закалку в уличных драках и применяли старые принципы к новым условиям. С тех пор они дрались бок о бок, вместе смеялись, ругались и на пару говорили о женщинах. Когда остров был взят, им предоставили отдых перед следующим десантом, и она удрали, чтобы посетить сицилийских кузенов Кортоне.
И теперь эти кузены представляли для Дикштейна основной интерес.
Как-то они помогли ему в 1948 году. От той сделки они получили немалый доход. Этот же проект носил несколько иной характер: ему нужно было получить от них одолжение, и он не мог обещать никаких процентов с дохода. Следовательно. он должен отправиться прямиком к Алу — просить его о возврате долга двадцатичетырехлетней давности.
Он отнюдь не был уверен, что его просьба сработает. Теперь Кортоне обрел богатство. У него огромный дом — в Англии такое строение называлось бы усадьбой — с прекрасным садом, окруженным высокой стеной, и охраной у ворот. На гравийной дорожке у дома стояли три машины, и Дикштейн потерял счет слугам. Богатый и преуспевающий американец средних лет не будет спешить впутываться в сомнительную политическую сумятицу в Средиземноморье, даже ради человека, который когда-то спас ему жизнь.
Кортоне искренне обрадовался встрече с ним, что было хорошей приметой. Они хлопали друг друга по спинам, точно так же, как в то ноябрьское воскресенье 1948 года, и восклицали: «Так как ты, черт побери?»
Кортоне оглядел Дикштейна с головы до ног.
— А ты все тот же! Я потерял волосы и набрал лишнюю сотню фунтов, а у тебя ни одного седого волоска. Чем ты занимаешься?
— Я перебрался в Израиль. Что-то вроде фермера. А ты?
— Ну ты же знаешь, чем я занимаюсь. Идем, поедим и потолкуем.
Обед представлял собой странное зрелище. Миссис Кортоне сидела по другую сторону стола, в отдалении от них, не говоря ни слова, и к ней никто не обращался. Двое мальчишек с плохими манерами с волчьей жадностью уничтожили поданную еду и тут же вылетели из-за стола, после чего донесся рев двигателя спортивной машины. Кортоне поглощал огромное количество жирной итальянской пищи и выпил несколько стаканов красного калифорнийского вина. Но самым загадочным типом был хорошо одетый мужчина с акульим лицом, который порой вел себя с непринужденностью друга дома, порой как советник, а иногда и как лакей: один раз Кортоне обратился к нему, назвав его советником. Во время обеда не шло никаких разговоров о делах. Вместо этого они вспоминали военные истории — Кортоне уже рассказывал большинство из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120