Ему это не могло нравиться.
Они прибыли в больницу. Санитары вынесли носилки с Ларсом. Тюрин и штурман остались в приемном покое.
После долгого ожидания показался врач.
— У него сломана нога и некоторая кровопотеря, — сказал он. У медика был очень усталый вид. — И он крепко выпил, что никак не пойдет ему на пользу. Но он молод, здоров, силен и крепок. Нога у него срастется и через несколько недель будет как новая.
Тюрина охватило чувство огромного облегчения. Только тут он понял, что его колотит.
— Наше судно отходит утром, — сказал офицер.
— Он не может быть на нем, — заметил врач. — Ваш капитан едет сюда?
— Я послал за ним.
— Отлично. — Повернувшись, врач оставил их. Капитан прибыл одновременно с полицией. Он переговорил по-шведски со штурманом, пока молодой сержант выслушивал от Тюрина неопределенное описание машины. Затем капитан подошел к нему.
— Я считаю, что вы спасли Ларса от гораздо более худшего исхода.
Тюрин предпочел бы не слышать от него таких слов.
— Я попытался оттащить его в сторону, но он упал. Он был очень пьян.
— Хорст сказал, что вы ожидаете подходящего судна, списавшись с предыдущего.
— Да, сэр.
— Вы квалифицированный дипломированный радиооператор?
— Да, сэр.
— Мне нужно кем-то заменить беднягу Ларса. Не хотите ли завтра утром отплыть с нами?
— Я вывожу тебя из дела, — сказал Пьер Борг. Дикштейн побледнел. Он молчал, уставившись на своего шефа.
— Я хочу, чтобы ты вернулся в Тель-Авив и осуществлял руководство операцией оттуда.
— Да имел я тебя, — бросил Дикштейн.
Они стояли на берегу Цюрихского озера. Его гладь заполняли яхточки, чьи многоцветные паруса радостно трепыхались под лучами швейцарского солнца.
— Не будем спорить. Нат.
— Не будем спорить. Пьер. Я отказываюсь выходить из дела; И точка.
— Я приказываю тебе.
— А я говорю тебе — да пошел ты!
— Слушай, — Борг глубоко вдохнул. — План твой прекрасен. Единственная погрешность в нем заключается в том, что ты скомпрометирован: противная сторона знает, что ты его разработал, и они попытаются найти тебя и пустить прахом все, что тебе удалось достичь. Ты можешь по-прежнему руководить операцией, но тебе надо убраться с глаз.
— Это не та операция, когда ты можешь сидеть в конторе, нажимать кнопки, и все идет как по маслу. Она слишком сложна, в ней слишком много непредугадываемых вариантов. И я должен постоянно находиться на месте, чтобы успевать принимать решения. — Прервавшись, Дикштейн задумался. Но в самом деле, почему я все должен делать сам? Неужели я единственный человек в Израиле, которому это под силу? А не в том ли дело, что я жажду славы?
Борг высказал вслух его мысли:
— Не пытайся быть героем. Нат. Ты для этого слишком умен. Ты профессионал: тебе надлежит подчиняться приказам. Дикштейн покачал головой.
— Тебе следовало бы крепко подумать прежде, чем отдавать мне такой приказ. Помнишь, как евреи относятся к людям, которые всегда подчинялись приказам?
— Ну, хорошо, ты прошел концлагерь — но это не дает тебе право, черт побери, всю жизнь делать только то, что ты хочешь!
— Ты можешь, конечно, остановить меня. Можешь лишить поддержки. Но в таком случае ты так и не получишь свой уран, потому что я не собираюсь никому рассказывать, как его заполучить, — слова свои Дикштейн закончил выразительным жестом.
Борг в упор уставился на него:
— Ну, подонок, ты и это предусмотрел.
Дикштейн заметил выражение лица Борга. Как-то ему довелось быть свидетелем неприятной сцены, когда Борг ссорился со своим сыном — подростком Даном. Насупившись, мальчишка мрачно слушал, как отец объяснял ему: участие, в маршах мира является нелояльностью по отношению к отцу, матери, стране и Богу и так далее — пока Борг едва не задохнулся от душившей его ярости. Дан, подобно Дикштейну, знал, как противостоять, когда на тебя давят, а Борг в таких случаях обычно багровел и начинал орать. Внезапно Дикштейн увидел, что на «этот раз ничего подобного не происходит. Борг сохранял спокойствие.
Сдержанно улыбнувшись, он сказал:
— Уверен, что та, кого ты трахаешь — агент другой стороны.
У Дикштейна перехватило дыхание. Ему показалось, что сзади ему врезали ломом по голове. Вот уж этого он ожидал меньше всего. Сузи была чем-то отдельным, совершенно отъединенным от всей прочей жизни, а теперь Борг выволок её на всеобщее обозрение: гляньте-ка, чем Нат занимается!
— Нет. — Голос Ната звучал глухо и ровно.
— Я изложу тебе лишь самую суть, — продолжил Борг. — Она арабка, политические взгляды её отца носят проарабский характер, она путешествует по всему миру и под прикрытием профессии имеет возможность входить в контакты; а агент Ясиф Хассан, который и заприметил тебя в Люксембурге — друг её семьи.
Дикштейн подошел вплотную к Боргу и, с яростью глядя ему в глаза, бросил:
— Это все?
— Все! Что ты, мать твою, имеешь в виду под этим словечком — все? Мы расстреливали людей и при меньших доказательствах вины!
— Но не тех, кого я знаю.
— Пыталась ли она получить от тебя какую-то информацию?
— Нет! — рявкнул Дикштейн.
— Ты злишься, потому что знаешь — ты сделал ошибку. Повернувшись. Дикштейн уставился на озеро, стараясь успокоиться и взять себя в руки. После долгой паузы он сказал:
— Да, я злюсь, потому что сделал ошибку. Я должен был рассказать тебе о ней, а не ходить вокруг да около. Теперь я понимаю, как вся эта ситуация представляется тебе…
— Представляется? Ты хочешь сказать, что не считаешь её агентом?
— Ты проверял через Каир?
Борг выдавил искусственный смешок.
— Ты говоришь так, словно в Каире у меня собственная разведслужба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120