– Гляньте-ка, – сказал он, – ручей бежит в гору!
Так оно доподлинно и было: рельеф повышался как раз в том направлении, куда тек ручей. Мы долго шли по течению ручья, а берега все поднимались и поднимались, словно гора заключала нас в свои объятия. Ущелье густо поросло красивейшей растительностью, а солнце стояло прямо у нас над головой.
Откуда ни возьмись до нас донесся какой-то звук – настолько жуткий и неуместный среди всей этой благодатной красоты, что он словно хлестнул по нашим нервам. Может быть, вам покажется, что это глупость, но если бы вы услышали собачий лай или вой автомобильной сирены в момент восторженного упоения музыкой оперного спектакля, то поняли бы, почему я говорю, что этот скрежещущий, скрипучий визг ударил мне по нервам. Мы стояли у подножия двух скал, сходившихся на дне ущелья. Каприата прорубал дорогу левее одной из них, а мы с Альмой решили тем временем выкурить по сигарете. Это был не просто отвратительный, дикий звук, он к тому же раздавался будто в ванной комнате или в пустом соборе, что нас удивило, так как ни того, ни другого поблизости, конечно, не было. Мы воззрились на Каприату, ожидая объяснения. Его бледно-голубые глаза на желтовато-смуглом лице только поблескивали, как обычно, и он продолжал невозмутимо врубаться в кустарник, пока не проложил тропу в обход скалы. Только тогда он сделал нам знак, чтобы мы шли за ним.
Как я уже пытался объяснить, ущелье спускалось, углубляясь в чрево горы. Это звучит не очень вразумительно, но мы вначале немного запутались, а здесь оказались лицом к лицу с неким логическим завершением ущелья – ведь не могло же оно продолжаться до бесконечности: что-нибудь одно – или спуск, или гора – должно было кончиться. К нашему крайнему удивлению, уступила в этом состязании непробиваемая с виду скала. Прямо перед нами она вдруг расступилась, то есть ущелье внедрилось в своды пещеры, оставив на склоне горы круглый широкий вход.
Хотя кругом теснилась буйная растительность джунглей, она не подступала к отверстой пасти ближе, чем на сотню футов: словно из черного зева исходило смертоносное дыхание, не подпускающее ближе и уничтожающее всякую жизнь. От того места между большими скалами, где мы стояли, спуск круто обрывался футов на шестьдесят вниз, где громоздились камни на глиняных ступенях, сплошь поросших странным темным мхом. Спуск уходил дальше в пещеру, иногда обрываясь отвесно, иногда – более полого и образуя нечто вроде гигантской лестницы. Мы стояли на пороге мира, столь же угрюмого и нереального, как и самые фантастические вымыслы Доре.
Люди практические или черствые могут иронизировать над нашими чувствами, я даже знаю нескольких человек, которые сами побывали в громадной пещере горы Арипо и, может статься, стояли на том самом месте, но проявили полнейшее равнодушие. Но я все же расскажу о том, что почувствовали мы. Из пещеры веяло действительно чем-то похожим на дыхание смерти – затхлый запах тления в сочетании с тем, что я назвал бы не тишиной, а противоположностью звука, и со своеобразной тенью тьмы, клубившейся возле провала в земле. Мы стояли в ярко озаренном мире живых, среди пиршества ярких красок и бьющей через край жизни тропического леса, и заглядывали в ледяную черную бездну; вся она дышала невидимой, нездешней жизнью, загадочное присутствие которой выдавали какие-то неуловимые для слуха признаки.
Спустившись по скату, мы остановились у входа, прямо под аркой широкого свода. Впереди царила мертвая тишина. Но вот опять послышался тот же отвратительный визг, на этот раз он был в сто раз громче, резонировал сильнее и невыносимо терзал наши уши. Это был словно сигнал, после которого разразилась настоящая какофония, продолжавшаяся несколько часов кряду.
Из темного зева земли вырывались хриплые завывания тысяч и тысяч бесовских отродий, и буквально мириады – я не преувеличиваю – крылатых бестий носились тучами от одного убежища к другому, пролетая у нас над головой с ревом взлетающего самолета. Их тела мелькали во всех направлениях, пересекая пещеру, вылетая и влетая обратно; что-то маленькое кувыркалось и кружилось в полумраке, а выше что-то крупное проносилось под потолком, гулко хлопая крыльями, и снова тонуло в непроглядном мраке. Шум был оглушительный. Но все звуки перекрывали резкие трескучие вопли, самые душераздирающие из всех, какие мне приходилось слышать, – притерпеться к ним я так и не смог.
Мы запаслись всем необходимым для работы – захватили веревки, фонари, сети и сачки – и, распрощавшись с землей живых, начали спуск. Недалеко от входа в пещеру крутой скат, усыпанный там и сям влажными камнями, оборвался у второго «края». За ним ощущалась только гулкая тьма и неизмеренная глубина. Мы обсуждали трудности предстоящего спуска, как вдруг Каприата заметил что-то живое у правой стены; оно пробиралось к выходу.
– Глядите! Это рыжая пещерная крыса, – прошептал он. – Дайте-ка сачок!
– Вам ее нипочем не поймать в этом навале, – безнадежно пробормотал я, протягивая ему свой жезл предводителя.
– Если сумею его разорить, крыса от нас не уйдет, – последовал загадочный ответ. И Каприата бросился за своей добычей.
Мы стояли – точнее, балансировали и поскальзывались – на мокрых камнях, наблюдая за ходом охоты. Зверек выглядывал на мгновение, Каприата тут же бросался следом за ним в каменную россыпь, потом наступала тишина – оба противника крались друг к другу, – затем следовал очередной рывок и перебежка. В конце концов зверек оказался прижатым к стенке, взбежал вверх по гладкой отвесной стене пещеры, сорвался и опрометью кинулся назад, в пещеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93