В толстых кишках и слепой кишке, находящихся ниже тонкого кишечника, может существовать один вид глистов – чаще всего нематоды, или круглые черви; в нижней части тонкого кишечник могут обитать несколько толстых, больших, голубовато-серых червей, способных стягиваться в продольном направлении, как оборка на резинке. Эти существа называются акантоцефалидами, и я не несу никакой ответственности за то, что обременяю вас этим названием – другого нет. Выше, в тонком кишечнике, располагаются ленточные черви, или цестоды, и мне случилось видеть енота и ревуна, кишки которых были так туго нашпигованы этими паразитами, что сквозь них вода не проходила даже под давлением из шприца. Интересно, как через них проходит еда? В желудке случается найти совершенно новых глистов: или длинных, тонких, нитеобразных, ярко-красного цвета, или круглых, как пуговицы (трематоды), которые умеют растягиваться; обнаружить их можно только путем промывки извлеченной из желудка массы.
Но это еще не все. У того же зверька в печени могут быть цисты глистов, нитевидные глисты в легких, глисты другого вида, комьями скопившиеся в околосердечной сумке, филярии – в крови или в лимфатических протоках, еще один вид трематод – в ноздрях и пентастомиды – в мочевом пузыре. Последние, собственно говоря, не черви, хотя напоминают их, а сильно деградировавшие арахниды – паукообразные, о которых я говорил несколько выше. Таким образом, одно животное может содержать в себе целый зверинец. Производя вскрытия в погоне за бесценной добычей, я не раз задавался вопросом: как сами животные ухитряются чем-то питаться при такой куче нахлебников и как они себя при этом чувствуют?
У некоторых нематод (круглых червей) есть забавный обычай жить порознь с собственной парой. Самцы выглядят совершенно иначе и живут в других органах, а то и вовсе в других хозяевах. Разыскивать их очень занятно, тем более что никогда не знаешь, то ли ты нашел, что искал. Самое интересное у всех паразитов – это их жизненный цикл. Многие имеют чрезвычайно сложный и запутанный цикл развития, иногда переходя четыре раза от хозяина к хозяину, так что одна особь, прежде чем станет взрослой, успеет пожить в стебле травы, в улитке, в водах пруда и в кролике, которого еще должна съесть собака, чтобы бедный маленький паразит почувствовал себя хоть под конец в тихой пристани. Поверьте мне, не надо паразитов презирать или брезговать ими. Эти существа подарили науке множество открытий, а Суринам – самая «червивая» страна, в какой мне приходилось когда-либо бывать.
Хотя наши погибшие животные оказывались почти все достаточно богаты глистами, это очень редко служило причиной их безвременной кончины. Иногда нам приносили животных, до того израненных, что их необходимо было как можно скорее избавить от мучений. Самый удивительный случай произошел у нас с двупалым ленивцем, который казался совершенно здоровым и подвижным и обладал отменным аппетитом. Как-то Фред осматривал клетки и заметил, что наш ленивец царапает свое брюхо громадными изогнутыми когтями. Приглядевшись получше, Фред с удивлением обнаружил в брюшной полости ленивца проникающее ранение – дырку величиной с пенни. Под длинной шерстью она была совсем незаметна. Мы поспешно прикончили страдальца и сделали вскрытие, которое показало, что рана практически зажила, но в ее задней стенке, полностью окруженная капсулой из здоровой ткани, сидела картечина размером с сустав большого пальца. Никакого воспаления вокруг не было. Животное прожило у нас три недели. Хотел бы я видеть человека, который преспокойно жил бы с этакой дырой в животе и не умер бы от перитонита!
Однажды двое охотников пришли к нам с фантастическим предложением. Короче говоря, они предложили нам пятидесятифутового кита – при условии, что мы сами его заберем. Это положило начало новым событиям.
VIII. Все из-за дохлого кита!
Песчаные мухи, красный ибис и рыба-четырехглазка
С правого борта у нас было две четко разделенных стихии. Наверху – бездонное, пронзительно синее небо; внизу – мутно-бурая жидкость, именуемая здесь морем. С левого борта плескалась та же рыже-бурая вода, но выше стояла стена ярко-желтого света, и разделяла их тонкая полоска темной зелени. Было шесть часов вечера, и мы находились в море у северного побережья Южной Америки.
Мотор пыхтел в своем тесном отсеке, как усердный трудяга, и наша утлая лодчонка без палубы начала плясать на волнах с той живостью, какую придает только открытое море. Я сидел, глядя в лицо продубленного ветром ньюфаундлендца, который держал руль в своих надежных руках. Мы улыбнулись друг другу, и крепкая лоцманская лодка задрала нос, преодолевая атлантическую волну. Мое сердце просто лопалось от восторга – что еще нужно шотландцу с западного побережья, как не бурное море и маленькая лодка!
Компания у нас была странная, а флот – диковинный. В лодке лоцмана кроме нас троих сидел Андре, светло-коричневый, поджарый, и жевал резинку. На носу, устремив мягкие карие глаза на зеленый берег, восседал охотник Мартинеус, воплощение черной расы, одетый в шорты и странную мешковатую робу. Ослепительно красный платок был повязан вокруг лба и завязан под подбородком, поверх него красовался потрепанный и засаленный колпак. Дело в том, что он недавно перенес операцию в области нижней челюсти и считал, что закалка закалкой, а береженого бог бережет. Помощник лоцмана стоял на носу в форменной синей тужурке и остроконечном колпаке. Его можно было бы принять за рыбака из Плимута, если бы не цвет кожи. Вот и вся компания, которая была на лоцманской моторке;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93