Правда, целинцы перли прямиком в новый котел, потому что у них за спиной фланговые группировки легиона стремительно рвались навстречу друг другу, на соединение, не отвлекаясь на тыловые проблемы — но все равно перешеек следовало прикрыть.А прикрывать его было нечем. 72-я фаланга, оттянутая с перешейка, истратила весь артиллерийский боезапас на подавление мятежа и поджог города. Вернее, не то чтобы весь — но экстренные перемещения оторвали ее от тылов, которые тут же подгребли под себя наступающие фаланги. Девиз был «Все для наступления», и те части, которые находились на острие атаки, беззастенчиво этим пользовались.А 13-я в относительно мирном до мятежа Чайкине не только сохранила свои тылы, но имела еще как минимум по два-три боекомплекта в центуриях — то есть ее можно было бросать в бой хоть прямо сейчас.Вот только полковник Шубин бунтовал и требовал дать фаланге отдых после адской ночи в Чайкине. А потом требовать перестал и просто молча саботировал чрезвычайную переброску. И ничего нельзя было с ним поделать — разве что расстрелять, но расстрел командира — далеко не лучший способ поднять боевой дух солдат перед выполнением важной задачи.Да и заменить его некем все равно. Все стоящие офицеры из 13-й давно переброшены на передовую. К тому же Шубин говорит разумные вещи. Целинские ополченцы с окруженцами без танков и машин до перешейка раньше чем через двое суток все равно не дойдут. А может и вовсе не дойдут, потому что авиация уже вернулась на передовую и с удвоенной энергией работает по пешим целинским колоннам. Хотя у нее тоже большой перерасход боеприпасов, но это пока не смертельно.А пока 13-я просыпается от спячки, перешеек можно прикрыть ударными частями Казарина. Он, не в пример землянам, отдыха не требует и сам стремится как можно скорее убраться из сожженного Чайкина. Родной город все-таки.Но что характерно, Казарин по-прежнему винил во всем органцов и чайкинистов-броневистов. Это они, действуя с двух сторон, спровоцировали горожан на бунт. «Страховцы» — своей безумной жестокостью, а партизаны-бранивоевцы — своим стремлением навредить врагу любой ценой, не жалея жизни мирных людей.Все это он высказал своей дочери, когда неожиданно вышел с ней на связь. И добавил, что легионеры, конечно, тоже зло — но все-таки меньшее зло.— Вспомни, кто убил твою маму, — сказал он.Ее маму убили органцы, и Лане не надо было об этом напоминать. Голос ее задрожал и сорвался.— Но они же теперь заодно! — выкрикнула она.— Они не заодно, — покачал головой Казарин. — Просто так получилось. Но это не может длиться долго. 54 Где, как и когда подполковник Органов Голубеу выскользнул из окружения, осталось загадкой. судя по тому, что он не потребовал отправить его в глубокий тыл, в окружное управление, которое одно вправе решать вопрос о дальнейшем использовании сотрудников такого ранга, а согласился остаться в прифронтовой полосе, в заградительной службе, дело тут было нечисто — но подробности сгинули навсегда.Если кто чего и знал, то он прожил недолго — на этот счет у заградительной службы было достаточно полномочий и возможностей.Голубеу согласно рангу поставили решать судьбу старших офицеров, и когда началось контрнаступление, окруженцев в звании от майора и выше приводили к нему пачками.И однажды привели майора Никалаю — почерневшего, оборванного, худого, как щепка, и без правой руки.— Он был один?! — спросил Голубеу с таким неподдельным волнением, что удивились даже видавшие виды органцы из его новой команды.— Нет. Группа из 48 человек, он старший.— Где остальные?— В фильтрации.— Немедленно собрать всех. Выяснить, нет ли среди них солдата по фамилии Иваноу. Если есть — немедленно ко мне.Через несколько минут весь фильтрационный пункт знал, что в сети попалась крупная рыба. Захвачен резидент амурской разведки, один из организаторов военного мятежа в Закатном округе — майор Никалаю, которого лично архипредатель Страхау оберегал от возмездия.А разоблачил его в последние дни перед войной нынешний замначальника передвижного фильтрационного пункта Голубеу. Правда, под бомбежкой Никалаю удалось сбежать, но от подполковника еще никто не уходил.Враги для правдоподобности отрезали своему агенту руку и снова забросили его в тыл народной армии. Но бдительность заградительной службы оказалась на высоте. Подозрительного однорукого майора привели к подполковнику Голубеу, и тот его сразу узнал. А потом перехватил и его ближайшего приспешника, который рядился в форму рядового солдата и почти уже уехал обратно на фронт. Рядовых на фильтрационном пункте долго не держали — сразу разбирали по ротам и в бой.Теперь у Голубеу возникла другая проблема. Он сам вызвался отвезти ценных пленников в Уражай, но не было транспорта. Каждая машина и каждая капля бензина — на вес золота. Лошадей и тех нет.А Никалаю и Иваноу сидели в глубокой мокрой яме, которая заменяла на фильтрационном пункте тюремную камеру, и сапоги часовых сбрасывали им на головы полужидкую грязь.Право же, не так они оба представляли себе встречу со своими. Майор и рядовой уже успели забыть, что в день начала войны они были арестованы. Недоразумение, не больше — война все спишет.А вот не списала. И если раньше была хоть какая-то надежда оправдаться, то теперь и думать нечего. Радоваться надо, что наверху стоит часовой, которому под угрозой расстрела приказано сохранить арестованных в целости. А то бы давно разорвали. Амурский шпион, мариманский приспешник и вдохновитель мятежа — разорвали бы как пить дать.Вид майора, правда, некоторых смущал. Не всем верилось, что ради каких угодно шпионских козней можно так запросто расстаться с правой рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121