Антона Ивановича оторвал от раздумий
заговоривший селектор. Милер был в приемной, и он бросился убирать со сто
ла
лишние предметы: машинку для скручивания папирос, табак, бумагу, части
разобранного для чистки вальтера и кучу красновато желтых патрон с зеле
ными
ободками. Вошел Миллер. Антон Иванович не видел его несколько недель, за

это время лицо и весь внешний облик подопечного существенно изменились.

Теперь он уже не выглядел заложником из блокадного города. Осмысленно
комфортное выражение лица наводило на мысль о разнообразных полезных
продуктах, скормленных ему.

- Как Вы себя чувствуете?

- Я удивлен.

- Чем же?

- Ну как чем? Я живу в отдельном флигеле, три комнаты, терраса, телефон,
камин, вокруг сосны и тишина. Обеды! Такие обеды я ел до войны. В Эрмитаже
до нашествия была замечательная столовая. Прикрепленные могли ей
пользоваться. Там была интересная публика, с ней было приятно сидеть.

- Значит, приятная публика, - переспросил Антон Иванович, раскручивая межд
у
большим и указательным пальцем толстый шестигранный карандаш. Миллер н
ичего
не ответил и заговорил сам.

- Ведь я, Вы поймете меня, я занимался столоверчением и гаданием на колоде

"Торо", а то, что я делал те серьезные опыты, которые я ставил до
революции, они ведь сейчас невозможны, к тому же моя нынешняя религиозно
сть
к этому не располагает.

- Вы что же сильно верующий?

- Да, я стал очень, очень религиозен. Перед первой войной, я имею в виду
мировую, то есть империалистическую войну, возникла масса разнообразны
х
теософских кругов, в которых ставились очень серьезные эксперименты.
Двойное пространство, пространство шара, полюс зла, как эквивалент
разрушения и антитеза созидания, я уже не говорю о вызывании усопших
различными способами с разными элементами потерь.

- Поясните, пожалуйста, что значит различные элементы потерь?

- Ну, это как бы следующее. Возникающий мир всегда неравен существующему,

это так же ясно, как то, что вчерашний день отличается от сегодняшнего.
Маг, фигура непростая, очень часто зависимая от обстоятельств, которые
связаны с вызовом той или другой формы. Если форма на энергетическом уро
вне
оказывается сильнее самого адепта, то нарушение баланса между живым пол
ем
человека и полем вызываемой сущности может быть изменено. Очень многие,

вступающие в контакт с закрытым пространством, даже не представляют, как
ой
опасности они подвергают себя. Есть энергетические формы защиты,
предохраняющие колдуна от воздействия нематериальной природы, однако
мало,
кто в полной мере владеет этими знаниями. Со времен Парацельса и Гермеса

Трисмегиста формулы эти перетерпели значительные изменения. Переписчи
ки
книг, маги, возомнившие себя посланцами дьявола, вся эта разношерстная
публика только затемняла процесс. Хотя друиды и халдеи, вызывая к жизни
силы потусторонние, пользовались специальными правилами, которые
сознательно отвергали любой элемент защиты. Считается, что именно эти
ранние цивилизации достигли огромных результатов, так как они опиралис
ь на
магию, как на стержень всего мироздания. Так вот, потери, мы отклонились от

темы. - Миллер поправил на носу очки и внимательно посмотрел на Антона
Ивановича, расслабленно вращающего между пальцами толстый карандаш.

- Хотите, я дам Вам хороший совет, - предложил Миллер.

- Дайте.

- Бросьте Вы это занятие.

- Почему же? Меня сюда поставили и я не могу вот так вот взять и все
бросить, - сказал он и подумал, что Милер читает мысли, хотя это наверно не

так и трудно.

- Дело в том, - продолжал Милер, - что все или почти все занимавшиеся
магией плохо закончили свою жизнь. Их преследовали болезни и неудачи, а в

конце концов и разочарование в предприятии, которому они посвятили жизн
ь.
Черная магия подчиняет жизнь человека и начинает управлять ею, и в конеч
ном
итоге это занятие не приносит ничего, кроме гибели порой очень мучительн
ой
и совершенно реальной. Отказываясь от создателя, от благодати его даже н
а
словах, они воздвигают непреодолимую преграду между богом и чернокнижн
иком,
которая если и исчезают, то только после смерти последнего. Никогда и
никому дьявол ничего не дал. Он даже во временном мире дает только затем,

что бы потом отобрать все.

- Мне кажется, что вы не верите в то, что говорите, - заметил Антон
Иванович и опустил глаза на зеленую ткань стола.

- Верю, верю, я верю в то, что в юности мы ближе к смерти, чем в наши
зрелые года, об этом написал большой русский поэт Осип Мандельштам. Я
увлекался этими фокусами на заре этого страшного века, тогда эта зараза
с
успехом проникала и в купеческие дома, и в салоны аристократии, да вы сами

знаете, весь царствующий дом был загипнотизирован разными придурками. У

меня были замечательные учителя: Ганецкий, фон Алов, Гарнфельд. Последни
й
хоть и был еврей, а состоял в штабе Врангеля, он застрелился на корабле
между Севастополем и Константинополем. Ганецкий со всеми своими знания
ми
закончил жизнь полотером в польском ресторане, там ему размозжили голов
у
бутылкой. Вы сами, наверное знаете, что неопределенность, предощущение
зыбкости в социальных системах с незапамятных времен рождает в людях
интерес ко всему необъяснимому. Вспомните средневековые процессы ведь
м.
Сколько различных обществ и сект возникало тогда в Праге, Берлине,
Амстердаме, и каждый раз, словно по невидимой цепочке, идущей от конца
одного столетия к концу другого, словно по телефонным проводам передава
лось
волнение узнать тайну, узнать во что бы то ни стало любой ценой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55