Левая рука и плечо у него были перебинтованы, и он ощущал под повязкой натянутость опаленной кожи.Пожар? Он напряг память, но ничего не нащупал. «Не важно, — сказал он себе. — Воспоминания вернутся. А важно узнать, кто я».Йон Шэнноу. Взыскующий Иерусалима. Иерусалимец.И тем не менее… Едва он припомнил это имя, его охватила тревога, будто оно было… Каким? Не тем? Нет. В изголовье кровати висели его пистолеты. Протянув руку, он взял один. Его ощущение в руке было привычным и в то же время странным. Сдвинув застежку, он открыл барабан. Двух патронов не хватало.На миг он увидел человека, который падал с лошади, а из шеи у него била алая струя. И тут же воспоминание исчезло.Стычка с разбойниками? Да, наверное, подумал он. На полке справа от него лежало зеркальце. Он взял его и осмотрел рану на виске. Посинение сменилось выцветающей желтизной, борозду, пропаханную пулей, закрывал толстый струп. Волосы коротко острижены, но видно, где огонь опалил кожу под ними.Огонь.Новый проблеск памяти… Пылающие доски, а Шэнноу швыряет и швыряет свое тело на них, пока они не поддались. А за ними — человек с поднятым пистолетом. Выстрел — как удар молотком по голове. И все исчезло.Он был в церкви. Зачем? Наверное, слушал проповедь.Осторожно встав с кровати, он увидел, что его вычищенная одежда аккуратно сложена на стуле у оконца. Прогоревшие дыры были заплатаны черным сукном. Одеваясь, он оглядывал эту каморку внутри фургона. Кровать узкая, но из полированной сосны, а у окна столик и два сосновых стула. Стены выкрашены зеленой краской, рама оконца резная, с узором из виноградных листьев. А над дверью очень странная резьба: два наложенных друг на друга треугольника образуют звезду. Над кроватью на двух кронштейнах — книжная полка. Пристегнув кобуры к бедрам, Шэнноу занялся книгами. Ну конечно. Библия. И несколько романов. Но у края стоял высокий тонкий том с сухими пожелтелыми страницами. Солнце заходило, и Шэнноу с трудом прочел название — золотое тиснение букв совсем стерлось — «Хроника западного костюма» Джона Пикока. С великой осторожностью он переворачивал страницы. Греческие одежды, римские, византийские, эпохи Тюдоров, Стюартов, Кромвеля… На каждой странице рисунки мужчин и женщин в меняющейся одежде, и на каждой странице указана эпоха. Поразительно! До появления самолетов очень многие верили, будто со смерти Христа прошло всего триста лет. Но мужчины и женщины, летающие на этих огромных небесных кораблях, безвозвратно изменили подобные предположения, рассыпали все предыдущие теории в исторический прах. Шэнноу вдруг задумался. «Откуда я это знаю?» Он поставил книгу на место, прошел в глубь своего приюта, открыл дверь и на неверных ногах по трем ступенькам спустился на землю.К нему шла молодая женщина с короткими светлыми волосами. Она несла миску с тушеным мясом.— Вам не следовало вставать, — сказала она укоризненно. И правда, его одолевала слабость, дышал он с трудом, а потому опустился на ступеньку и взял миску из ее рук.— Благодарю вас, госпожа.Она была на редкость хороша собой: сине-зеленые глаза, бледно-золотистая кожа.— Память возвращается к вам, мистер Шэнноу?— Нет, — сказал он и начал есть.— Со временем вы все вспомните, — заверила она его. Снаружи фургон был выкрашен зеленой и алой красками разных оттенков, и с его места Шэнноу были видны еще десять фургонов, выкрашенных точно так же.— Куда вы все направляетесь? — спросил он. — Да куда захотим, — сказала девушка. — Меня зовут Исида. — Она протянула руку, и Шэнноу взял ее. Пожатие ее пальцев было твердым и сильным.— Вы отлично готовите, Исида. Мясо чудесное. Пропустив похвалу мимо ушей, она села рядом с ним.— Доктор Мередит думает, что у вас трещина в черепе. Вы совсем ничего не помните?— Ничего, о чем мне хотелось бы говорить, — сказал он. — Расскажите лучше о себе.— Рассказывать особенно нечего, — сказала она. — Мы, как видите, странники. Следуем за солнцем и ветром. Летом пляшем, зимой мерзнем. Это хорошая жизнь. — В ней есть своя прелесть, — согласился Шэнноу. — И так-таки никакой конечной цели?Она помолчала, но не опустила больших синих глаз под его взглядом.— Жизнь — это странствования, мистер Шэнноу, с единственным конечным назначением. Или вы считаете иначе?— Спорить с Исидой безнадежно, — сказал Иеремия, подходя к ним.Шэнноу обратил взгляд на морщинистое лицо старика.— Думаю, это верно, — сказал он, поднимаясь со ступеньки. Колени у него подогнулись, на него навалилась слабость, и он ухватился за край фургона. Глубоко вздохнув, Шэнноу сделал шаг вперед. Иеремия взял его под руку и пошел рядом с ним.— Вы крепкий человек, мистер Шэнноу, но ваши раны были тяжелыми.— Раны заживают, Иеремия. — Шэнноу смотрел на горы. Ближайшие были в узорах леса, но дальше, уходя в бесконечность, вставали другие вершины в неясной голубой дымке. — Такой красивый край!Солнце медленно заходило за западный хребет, заливая его склоны расплавленным золотом. Шэнноу сосредоточил взгляд на отроге справа — песчаник будто светился изнутри.— Он зовется Храмовой горой, — сказал Иеремия. — Говорят, это святое место, где обитают древние боги. Сам же я убежден, что это приют орлов и ничего больше.— Мне это название не знакомо, — сказал Шэнноу.— Потеря памяти не может вас не мучить, — заметил Иеремия.— Но не сейчас, — ответил Шэнноу. — У меня в душе мир. Воспоминания, о которых вы говорите, исчерпываются смертями и страданиями. Они вернутся слишком скоро, я знаю. Но пока я могу любоваться закатом с великой радостью.Они направились к реке.— Благодарю за спасение моей жизни, Иеремия. Вы хороший человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16