Дантена капитан боялся пуще всякого неприятеля, но благодаря многолетней выучке действовал четко, без промедления. Поднять тревогу. Обыскать местность. Тело явно упало сверху, то есть из замка. Удостовериться, что враг не проник внутрь. Не допустить нового злодеяния.
Один из солдат перевернул мертвого, и капитан похолодел, увидев то, что теперь едва ли могло называться лицом. Этого было довольно, чтобы узнать погибшего.
Андован.
В замке, услышав тревогу, зашевелились. В узких окнах замелькали огни, послышались голоса, отдающие приказания. На южной башне зазвонил большой колокол. Кому-то при звуках набата полагалось вооружиться, кому-то – покрепче запереть двери своих комнат.
Капитан, стоя над телом принца, с содроганием воображал себе гнев Дантена. Служба в королевской гвардии угрожала оборваться самым нехорошим для него образом.
– Капитан!
Начальник стражи, моргнув, обернулся к одному из своих солдат.
– Там, в руке, что-то есть.
Капитан, присмотревшись, тоже увидел клочок бумаги, покрытый знаками. Записка?
– Взять это у него, капитан?
– Нет, – ответил тот с покорностью человека, знающего, что ближайший час сулит одни только неприятности. – Дождемся его величества.
Рамирус сейчас должен проверить, нет ли в замке чужих: магистры это умеют. Если посторонний сыщется, магистр сам управится с ним.
Может, правда, статься и так, что злодеем окажется кто-то из иноземных магистров, – тогда времени понадобится больше обычного. Капитана давно уже беспокоило присутствие во дворце стольких чужестранцев, да еще таких, что способны пройти сквозь стену и одной только мыслью удушить человека.
Лишь по завершении этого розыска откроют ворота, и король, прозываемый Дантеном Свирепым, Дантеном Жестоким и Дантеном Беспощадным, выйдет посмотреть на окровавленные останки своего сына. Выйдет – и распорядится, что делать дальше.

Дорогой отец!
Прости меня.
Я знаю, какая у меня болезнь, хотя никто не произносит этого вслух. Знаю, какая смерть меня ждет. Я буду слабеть все больше и больше, и спасения от этого нет. Знаю, что протяну едва ли несколько лет, пока мой душевный огонь не угаснет совсем и от меня не останется одна шелуха.
Прости мне, отец, что нынче ночью я выбрал более быструю смерть. Прости за то, что решил остаться в твоей памяти полным сил принцем, а не прикованной к постели развалиной. Прости еще и за то, прежде всего, что я не спросил твоего совета. Я знал, что ты ни за что не дашь согласия на такой шаг, и цеплялся за надежду на исцеление, сколько мог.
Больше надежды нет. Ни один человек за тысячу поколений не сумел излечиться от этой болезни, и все магистры, которых ты собрал сюда, ничего не смогли поделать.
Прощай же, отец! Вспоминай меня таким, каким я был до болезни, и утешайся мыслью о славном времени, которое мы провели вместе.
Боги положили конец всему этому, и негоже человеку восставать против их воли.
Андован.

Король Дантен и в лучшие свои времена не слыл добродушным – теперь же, с лицом, искаженным горем и гневом, он вполне сошел бы за демона из тех, что стерегут врата преисподней. Самим демонам, пожалуй, стоило бы опасаться его.
Ни один смертный не смел подойти к нему, ни один не решался вымолвить ни слова. Даже магистры держались поодаль, напоминая любопытствующих стервятников – некоторые на всякий случай и впрямь придали себе птичий облик.
Рамирус и тот молчал. Величайший магистр величайшего из земных королевств стоял на коленях рядом с принцем, пытаясь разгадать причину траведии. Задача весьма опасная – ведь принц и мертвый оставался консортом. В душе Андована, насколько Рамирус знал, должны были сохраниться следы этой связи, и непрошеный сыщик, напав на такой след, сам мог стать пищей для неведомого магистра.
Объяснить все это Дантену не представлялось возможным. Король хотел одного: покарать виновных.
– Кто это сделал? – осведомился он. – Кто сотворил это с моей плотью и кровью? Отрубить ему голову!
– Я не вижу никаких знаков насильственного деяния, государь, – заговорил Рамирус. Он надеялся, что его спокойная речь поможет королю опомниться, но не был уверен в успехе. – Все указывает на то, что принц совершил это сам. Большего, увы, я сказать не могу. Мы в своих исканиях опираемся на жизненную силу, и трудно что-либо разгадать, когда она покидает тело.
Дантен издал горловой рык, как предостерегающий противника лев.
– Оправдания мне не нужны, магистр. Только ответы. Рамирус, сжав зубы, еще раз осмотрел тело. Он знал, что ни один его ответ Дантена не удовлетворит, но молчать было еще опаснее.
– Отчаяние окутывает его, как саван, – вымолвил он наконец. – Не сиюминутное – такое уже рассеялось бы к этому времени, – а куда более глубокое. – Рамирус умолк. К чему говорить то, что и так ясно?
– Мой сын был сильным мужчиной, – страдальчески (или гневно?) выдохнул Дантен. – Не каким-нибудь трусом. Он никогда не спасовал бы перед болезнью.
«Мог бы, если б знал, откуда эта болезнь взялась, – подумал Рамирус. – Если б знал, что какой-то магистр доит его, как корову».
– О чем говорится в его письме, ваше величество? Дантен, глядя на Рамируса с нескрываемой ненавистью, молча сунул ему листок.
Рамирус читал с каменным лицом, зная, что за ним наблюдает не только Дантен, но и другие магистры – враги, выражаясь иначе.
Закончив, он глубоко вздохнул и перечитал все еще раз. Нужно было разобраться, кто написал это и для чего, вникнуть в звучание слов, проверить, насколько они правдивы.
Все собравшиеся во дворе словно оцепенели – и люди, и птицы.
– Это писал не мой сын, – не выдержав, заявил Дантен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125