По одному хорошему удару на брата, и они будут избавлены от своей жалкой жизни, если этого уже не случилось. Многие поблагодарили бы его за то, что он изъял этих скотов из человеческого обихода.
Однако…
Убить хладнокровно – не то же самое, что убить в пылу сражения. Перерезать горло человеку не то же самое, что оленю, которого забиваешь ради мяса и шкуры. Андован никогда еще не чурался убийства – но и двое человек никогда еще не лежали у его ног, забрызганные кровью и беззащитные.
Они должны умереть. Они это заслужили. Они натворили достаточно зла, чтобы другие люди порадовались их смерти.
Андован долго стоял, раздумывая над этим.
«Я им не судья», – сказал он себе наконец. И опустил свой карающий жезл.
Он связал их, порвав их собственную одежду – на случай, если они все же очнутся, пока он здесь. После он их оставит на милость леса или, иными словами, на милость богов. Если божества этого леса хоть сколько-нибудь похожи на тех, что правят на дальнем севере, проживут эти двое недолго. В кустах уже шебуршились какие-то мелкие зверьки, привлеченные запахом свежей крови. Когда придут другие, побольше и пострашнее, разбойникам будет о чем побеспокоиться и помимо него.
Он забрал их припасы, отыскал те вещи, что отняли у него, сел на коня и выехал на дорогу, где его следы скоро смешались со всеми прочими.

Вернувшись к бревенчатой хижине, он застал там одного из братьев и девушку. При ярком солнечном свете стало заметно, что избушка была когда-то срублена на славу, но обветшала от времени и недостатка хозяйских забот. Эта семья, как он догадывался, не строила ее и не покупала, а просто поселилась тут по воле судьбы. Возможно, они даже убили прежних хозяев, чтобы занять их дом.
Недобрый огонек в глазах брата Деи говорил, что тот и сам при случае мог бы вступить в разбойничью шайку, чтобы грабить и насиловать вволю. Принц взялся за нож и стиснул челюсти, но заставил себя успокоиться.
– Я Талсин, – назвался он. – Думается мне, я многим тебе обязан.
У парня в глазах вспыхнула жадность, и он метнул взгляд на Дею. Та стояла отвернувшись – не из застенчивости, а желая что-то скрыть. Внутренности Андована завязались тугим узлом. Уж не побили ли они девушку за взятые им из дома брус и веревку? Не прячет ли она от него свежий синяк?
Ему стало тошно и захотелось поубивать всех ее братцев до одного.
– Вот. – Он снял с пояса тяжелый кошель, туго набитый награбленным добром. Монеты, драгоценности, даже расписной дамский веер. Богачами это братьев не сделает, но позволит жить безбедно долгие годы. – Прими мою благодарность.
Брат взвесил позвякивающий кошель на руке и ухмыльнулся.
– Всегда рад служить вашей милостей.
Андован попытался заглянуть в глаза девушке, но та по-прежнему стояла вполоборота, не показывая другой щеки.
«Ты не можешь ударить человека, спасшего тебе жизнь, – сказал он себе. – Как бы он того ни заслуживал».
Андован полез в собственный кошелек и достал пригоршню монет – немалую долю того, что взял с собой. Этот расход порядком затруднит его путешествие, но делать нечего.
Золотые он подержал на солнце, поворачивая туда-сюда – на одной стороне портрет Дантена, на другой Гвинофар. Любопытно, заметят ли они сходство.
– Я покупаю невинность этой девушки, – заявил он. – Я откажусь от своих прав, если она выйдет замуж, если же нет – ею буду распоряжаться я один. – Он протянул деньги брату, который заметно оробел. Вот и ладно. Последние слова принц невольно произнес, как выражался его отец, царственным тоном. Эти люди могут не знать, какой титул он носит, но не могут не почувствовать в нем врожденного сознания собственного превосходства. – Если вы продадите ее кому-то или позволите другому овладеть ею против ее желания, я вернусь и убью вас всех. Как убил давешних разбойников. Как убиваю зверей.
Он достал железный брусок и бросил его у порога. Тот воткнулся в землю торчком. За бруском последовала свернутая, запачканная кровью веревка.
– Помни, что я сказал.
С девушкой он хотел бы проститься иначе, куда более нежно, но чувствовал, что брат их наедине не оставит. Поэтому он лишь взглянул в ее голубые глаза – полные сомнения, изумления, восторженной благодарности – и кивнул, призывая ее воспользоваться его подарком как можно лучше. Больше он не вернется сюда, чтобы ей помочь.
Мир жесток, и люди в нем – точно звери, пожирающие друг друга.
С тяжелым сердцем и опять разболевшейся головой он повернул коня на запад и ускакал.

Глава 15

Королева Гвинофар была одета в черное.
Не в тот безупречный черный цвет, который наколдовывают магистры, а в обычную черную ткань, которую могла бы носить любая простолюдинка. Все ее многочисленные одежды были разорваны по обычаю Протекторатов, где женщины изливают свою скорбь в причитаниях. Она перебирала пальцами эти траурные лохмотья и молилась богам своей родины, сомневаясь, услышат ли они ее здесь. Порой Протектораты с их божествами казались ей столь далекими, будто она жила в совершенно ином мире. Быть может, они – только сон, от которого она никак не пробудится, и все ее воспоминания – пустая фантазия.
Она была хрупкой северянкой с белоснежной кожей, под которой просвечивали голубые жилки, и мягкими золотистыми волосами, колыхавшимися от самого легкого ветерка.
У себя дома она почиталась образцом воздушной красоты, но не секрет, что Дантен Аурелий предпочитал красоту более земную – об этом свидетельствовала внешность его многочисленных местных бастардов. Даже ее собственные сыновья, рожденные от сознания королевского долга, больше походили на Дантена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125