Сложность была только одна: ей приходилось объяснять, почему она не может делить комнату с соседом. Обычно она объясняла это тем, что храпит. И, когда кто-нибудь проходил ночью мимо ее двери, она выдавала жуткие рулады.– В труппе надо мной все потешаются, – хмыкнула Каролина, – ну и пусть. Зато на сцене я королева!– А тебе не бывает одиноко?– Бывает. Но я хочу быть одна. Мне это нужно. В одиночестве мне хорошо. Так что не волнуйся за меня, Берта. Я наконец-то на правильном пути.– Значит, в замок не собираешься возвращаться?Она нахмурила брови.– Почему же. Как-нибудь обязательно приеду. Но лучше не спрашивай об этом.Она поднялась и спросила, который час. До поезда оставалось около получаса, идти было недалеко, и мы не спеша зашагали в сторону вокзала. Я больше ни о чем ее не спрашивала, и молчание между нами вдруг стало напряженным. В горле у меня застрял ком. Когда я увижу ее снова? Вдруг мы расстанемся сейчас навсегда?– Сестричка… – прошептала я.Она остановилась и ошеломленно посмотрела на меня.– Ты никогда раньше так меня не называла!– Да… просто раньше я никогда этого не чувствовала, но сейчас…К глазам подступили слезы, и я не смогла договорить. Она легонько покачала головой, не отводя от меня своего ясного взгляда.– Не думай об этом, Берта. Не стоит… Какая разница, один у нас с тобой отец или разные? Для меня это уже неважно.Ее слова обожгли меня, словно удар хлыста. До меня вдруг дошло, что она должна была чувствовать, когда я говорила ей то же самое. А она безжалостно продолжала:– Ты часто повторяла, что дружба важней родства. И ты была права. Я начинаю это понимать… Но пожалуйста, не расстраивайся, Берта! Я же не стану из-за этого меньше тебя любить.Она взяла меня под руку, прижалась и прошептала:– Я думала, ты обрадуешься, что я наконец-то поумнела.Мне пришлось достать носовой платок и высморкаться.Она смотрела на меня с такой любовью! Ужасно, что мы должны были расстаться… Я не знала, о чем говорить, и, всхлипнув, пробормотала:– Ты знаешь, что Арильд и Леони помолвлены?– Что ты говоришь! Как это могло случиться?– София постаралась. Так она сможет разом избавиться и от Арильда, и от Розильды, а ее сыночек будет управлять замком.– Ну да. Она же всегда этого добивалась.– Но теперь это слишком серьезно! Что нам делать, Каролина? Может, все-таки съездишь туда? Софии сейчас нет, она в Англии!Но она решительно покачала головой и спокойно сказала:– Нет, Берта, я должна жить собственной жизнью.Мы стояли на перроне, подходил поезд, и, чтобы мои слова не утонули в грохоте, мне пришлось кричать:– Собственной жизнью, говоришь? Но разве это твоя жизнь, а не чужая – тех, кого ты играешь? А где же ты сама, Каролина? Настоящая, непридуманная? Почему ты не можешь хоть немного подумать о живых людях, которым ты нужна? Об Арильде, Розильде, обо мне?Она слегка улыбнулась.– А как же Карл Моор? Разве он не живой? А подумай о Джульетте, Офелии… или Гамлете! Разве им я не нужна? А Мария Стюарт? Подумай о ней!Поезд остановился, я вскочила на подножку и крикнула сквозь смех и слезы:– А дон Карлос? Смотри, о нем не забудь!Улыбаясь, она помахала мне белым платочком.– Конечно, не волнуйся. Я никого не забываю, Берта. Никого. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Каролина, с которой я встретилась, была другой. Очень изменившейся. Теперь у нее была почва под ногами. Она лучше знала свое будущее, чем я – свое. А мне-то всегда казалось, что она, как щепка, просто плывет по течению, от нечего делать пробуя то одну, то другую роль. Выходит, что нет. Очевидно, она всегда, более или менее сознательно, стремилась к одной и той же цели.За нее можно было только порадоваться. Она нашла свое призвание, уверенно смотрела в будущее. Но это могло означать, что каких-то людей ей придется вычеркнуть из своей жизни, избавиться от какой-то части своего прошлого. А если я относилась к тем, кого нужно вычеркнуть? Мне следовало быть к этому готовой. Я могла потерять ее, хотя именно сейчас чувствовала, что мы так близки, как никогда прежде.Раньше Каролина казалась мне иногда довольно равнодушной. Но, конечно, все было не так просто. Некоторое высокомерие было в ней от природы, из-за чего часто создавалось впечатление, что она безразлична к чувствам других людей. Она сама это осознавала. Я много раз замечала, как она пытается побороть в себе эту слабость. И когда ей это не удавалось, то есть когда она, так сказать, проигрывала в борьбе с самой собой, – она становилась беспощадной. Но не только к другим – себя она тоже не жалела.Раньше она умела меняться за одну секунду. Раз – и перед тобой другая Каролина! Никогда нельзя было понять, где она настоящая, а где играет. Но в это воскресенье все было иначе. Она была настоящей во всем, и на сцене тоже. Это было невероятно. Сидя в зрительном зале, я не могла избавиться от чувства, будто знаю Карла Моора всю свою жизнь. Однако мне ни разу не пришло в голову, что это Каролина. Такая идея была бы слишком неправдоподобной. Но даже знай я об этом заранее, не исключено, что я все равно бы ее не узнала.Через несколько дней от Каролины пришло письмо:
«Дорогая моя сестричка! Когда поезд тронулся, мне стало так одиноко… Мы не успели наговориться, и я ужасно по тебе скучаю. Только потом до меня вдруг дошло, что мы говорили только обо мне и моей жизни. А о тебе – ни слова. Может быть, так бывает всегда? Как же я должна тебе надоесть в таком случае! Иногда я думаю: что ты за человек? Знаю ли я тебя? И знаешь ли ты, какова я на самом деле? Шиллер сказал в одном маленьком стихотворении: „Если хочешь узнать себя – посмотри, как ведут себя другие; а хочешь понять других – загляни в собственную душу".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88