– Мы обманули тебя, мама. Мы не хотели, но…– Кто мы?– Мы с Арильдом. Мы не могли сказать…– Что же вы не могли сказать?Розильда задрожала. Она протянула руки к Лидии.– Мама… прости…Лидия взяла ее руки и прижала их к груди.– Но ведь я еще не знаю, что я должна простить…Розильда тихо рыдала; я почувствовала себя лишней и встала, чтобы уйти. Но сестра попросила меня остаться, она хотела, чтобы я присутствовала при разговоре.– Это некоторым образом касается и тебя, – пояснила она.Я снова села, и Розильда собралась с духом.– Мама, то письмо, которое мы получили, помнишь… письмо…– То самое о Максимилиаме?– Да.Лидия повернулась ко мне и рассказала, что они получили письмо о том, что наконец-то обнаружено тело Максимилиама. Оно находилось в Лондоне и его собирались перевезти в Швецию при первой возможности.– Но сейчас, в разгар войны, это сделать непросто, – добавила она.Когда Лидия говорила, Розильда едва сдерживалась, мяла в руках носовой платок и все время пыталась перебить маму.– Нет, это была неправда! Все вовсе не так.– Что было неправдой?Лидия недоуменно взглянула на дочь, и Розильда продолжила:– То письмо, мама, то письмо, которое получил Арильд. Когда он рассказал тебе о том, что нашли папу, ты решила, что речь идет о гробе с телом отца. И Арильд позволил тебе так думать. И я тоже… потому что мы не могли объяснить… Ведь мы еще не были уверены… Мы не смели поверить в это.– Во что? Во что вы не смели поверить?– Что папа жив. Он на самом деле жив, мама! По крайней мере, должен быть жив.Лидия пошатнулась, и мы с Розильдой подумали, что она сейчас упадет в обморок, и бросились к ней. Лицо у нее стало белее мела, она дрожала как осиновый лист. Однако сознания не потеряла.Разговаривать дальше было нельзя. Мы должны были помочь Лидии.Мы понимали, что она пережила настоящее потрясение.А я не могла разобраться в своих чувствах. Поначалу я обрадовалась, что Максимилиам жив. Но оставалось слишком много вопросов. Как сказала Розильда, было еще рано радоваться.Сага, ты, наверно, удивляешься, зачем я описываю тебе все это в письме. Только ради тебя.Дело в том, что когда я пишу, то напрягаю все силы, чтобы изобразить события так, как они происходили в действительности. Каждую реплику я передаю дословно.Но как ты понимаешь, дело не только в том, что я помню все произнесенные слова. Я просто-напросто не могу отделаться от них. Хочу я того или нет, они врезаются в мою память, словно по воле неведомого гравера, – видимо, навсегда. Особенно слова, сказанные в драматические минуты.Впрочем, это касается и выражения лиц, и жестов. Они накрепко отпечатываются в памяти. Спустя много лет я могу свободно представить перед внутренним взором сцену, подобную этой, и пережить ее заново. Иногда даже более явственно и детально, потому что воспоминание не оттеняется более чувствами. Или по крайней мере не так сильно оттеняется. Возможно, это покажется бессердечным, но вначале у меня даже появилась мысль записать произошедший разговор в форме диалогов, как в театральной пьесе.Ведь это исключительный материал для пьесы.Но позднее я решила, что не стоит.Потому что в таком случае мне пришлось бы докапываться до той истины, суть которой заключена не столько в самом событии, сколько в тайных течениях побудительных мотивов и намерений, которые всегда таятся за внешним проявлением, за всеми видимыми жестами и сказанными словами, в свою очередь помогающими придать огранку театральным репликам. Ты понимаешь, о чем я? Или все это слишком запутанно? Я говорю о том, что на самом деле происходит внутри того, что кажется нам происходящим. Все это означает, что я была бы вынуждена немного поступиться теми событиями, которые произошли в действительности. Многие сочли бы это фальсификацией. Но как это ни странно, ошиблись бы. Потому что это своего рода углубление в действительность. Если это правильно сделать, это не будет ни жестоко, ни бессердечно.Но, поскольку я еще не очень освоила этот метод, мне пришлось довольствоваться очевидным. Все остальное – тема для дальнейших раздумий.Таким образом, в письме я строго придерживалась того, что видела собственными глазами и слышала собственными ушами. То есть внешних проявлений. Голых слов. И это оказалось достаточно впечатляющим.Все это время я была убеждена, что Максимилиам действительно погиб. Хотя знала: Розильда до последнего надеялась, что это ошибка. Она не могла смириться с тем, что ее отец мертв.Самое отвратительное в том, что получить точные сведения было невозможно. Сообщалось, что после штурма Адрианополя, в котором Максимилиам показал себя героем, он числился пропавшим без вести – что означало, что он не был обнаружен среди павших на поле битвы.С другой стороны, ничто не указывало на то, что он выжил. На войне существует много возможностей бесследно исчезнуть. Именно это и случилось с Максимилиамом.В семействе Фальк аф Стеншерна уже был случай, когда один из ее членов пропал, не оставив никаких следов.Это была Лидия.В противоположность мужу она в свое время исчезла совершенно добровольно. Разыграв самоубийство.Поэтому нетрудно понять, что должна была чувствовать Лидия, узнав, что ее муж, возможно, жив. Она могла расценить это не иначе как божественную кару. И это, видимо, стало для нее неслыханным потрясением.Узнав это, она словно окаменела.Прошло несколько часов, прежде чем она вообще смогла вымолвить хоть слово.Затем она позвонила Амалии, своей старой няне, которая в детстве заменила ей мать, Клару де Лето – мою бабушку, эту самовлюбленную даму.После разговора с Амалией Лидия выглядела спокойнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130