Теперь она была никому не нужна. У Эдуарда была куча дел. Что же касается мисс Александры, отец которой погиб, она уехала из Пекина со своей матерью, не сказав даже слова благодарности той, кто ее спас. В общем-то это было неважно...
Однажды вечером, когда Орхидея меланхолично перебирала свои жалкие пожитки, в комнату вошел Эдуард, осторожно неся в руках атласное платье персикового цвета.
Не подав виду, что заметил приготовления девушки, он положил ношу на кушетку, обернулся и, слегка наклонившись, с улыбкой произнес:– Я пришел спросить тебя, не согласна ли ты стать моей женой, Орхидея?
– Женой?... – пробормотала она взволнованная. – Ты хочешь сказать...
– Да, я хочу сказать: моей женой, разве тебе это не понятно?
– Но возможно ли это? Ты христианин, а я о Христе знаю лишь то, что ты мне о нем рассказывал.
– Этого достаточно, если ты принимаешь предложение. Святой отец Фавье мог бы тебя окрестить сегодня.
Вместо ответа Орхидея со слезами на глазах бросилась в объятия любимого. Двери жизни, на миг только что жестоко закрывшиеся перед ней, вновь открылись, чтобы впустить яркий и радостный свет. Что лучшего могла ожидать эта юная маньчжурка, оставшаяся без корней, чем отъезд с тем, кого она любила, чтобы остаться с ним на всю жизнь?
Брачная церемония, состоявшаяся на следующий день в присутствии Антуана Лорана, Пьера Бо, посла Пишона и его супруги, а также других приглашенных, была восхитительна. Большой собор Пе-Танга, безусловно, был импозантным памятником, но он очень сильно пострадал от обстрелов. Все несло на себе печать недавних боев; и стены, и витражи, и своды, сквозь отверстия которых солнце проникало прямо в храм. Сам орган и его трубы тоже пострадали и издавали иногда странные звуки, но невеста была обворожительна, а жених светился счастьем.
А после было длинное путешествие в Европу: они плыли морем, которое было нескончаемым, как и их блаженство. Безумно влюбленный в свою молодую жену, Эдуард Бланшар просто не знал, как ей угодить. Он следил за тем, чтобы у нее не было неприятных впечатлений и оберегал от всяких мелочей, ибо сознавал, что ей еще придется столкнуться с совершенно другим образом жизни, переход к которому будет нелегок.
На пароходе Эдуард оберегал ее от близкого контакта с другими пассажирами, нескромные вопросы которых могли бы ее шокировать. Из каюты они выходили только для того, чтобы погулять по палубе. Все время они проводили в постели, наслаждаясь друг другом, а время, остававшееся от любовных утех, Эдуард уделял европейскому воспитанию молодой супруги. Молодожены упивались необычайной атмосферой, которая, как правило, окружает большую любовь. А пассажиры за чаем и коктейлем шепотом рассказывали друг другу романтическую историю, в которую трудно было поверить, о дочери загадочной Цы Си, сражавшейся бок о бок со своим возлюбленным на баррикадах осажденного лагеря. Ходили слухи, что она обладает волшебными чарами и даже дала ему приворотное зелье в одном из подвалов тайного храма.
Разговоры ходили разные, но им никто не досаждал, и молодожены спокойно наслаждались своим медовым месяцем. Женщины горели желанием познакомиться с загадочной принцессой, чтобы узнать о секретах ее красоты, мужчины же охотно предавались мечтам о ней, пытаясь заглянуть за прозрачную пелену вуали, в которую она была завернута, когда муж выносил ее на руках на прогулку.
Если бы Орхидея не чувствовала себя настолько защищенной страстной любовью супруга, она обнаружила бы, насколько это тяжкое испытание, – внезапно попасть из одной цивилизации в другую. Все было совершенно внове, и все было странно!
Ну хотя бы европейские одежды. Конечно, за время пребывания Орхидеи в британской дипломатической миссии она в конце концов свыклась с западной модой. Однако когда встал вопрос о переходе к ней, то возникла иная проблема. Когда Орхидея находилась при дворе императрицы, она подчинялась правилам неизменного ритуала: после выхода из ванной служанка набрасывала на нее шелковое белье, пропитанное благовониями, затем ее облачали в длинное атласное платье, отороченное или нет мехом, в зависимости от времени года, и наконец сверху одевался вышитый муслиновый хитон. На ноги одевали шелковые белые чулки и маньчжурскую вышитую обувь с очень высокими двойными каблуками, находившимися посередине подошвы.
Теперь же, помимо белья, бывшего по-прежнему шелковым или из тонкого батиста, нужно было еще одевать панталончики, практическая польза от которых была весьма сомнительна из-за того, что они раздваивались, затем юбки, украшенные красивыми кружевами, впрочем, это не было неприятным! – и... белый атласный корсет, такой безобидный на вид, но по сути представлявший собой не что иное, как орудие пытки.
Эдуард решил произвести первую примерку лично. Посоветовав Орхидее ухватиться за одну из стоек каюты, поддерживавших потолок, он стал тянуть за длинные шнурочки. Воздушная и изящная от природы, его молодая жена почувствовала, что ее как будто бы пытаются разрезать надвое. Дыхание перехватило, красивые упругие девичьи перси, как ей казалось, поднялись до самого подбородка... Ну а талия, она, конечно, стала уже. Привыкшая к полной свободе своего тела, девушка запротестовала:
– Есть ли уж такая необходимость, чтобы я напяливала все это на себя?
– Да, душа моя, это необходимо. Будь ты принцессой или буржуа, все едино: если вы не носите корсета, то слывете женщиной дурного поведения.
Несколько успокаивающе действовали на новообращенную легкие и восхитительные ткани, однако проблемой оставалась обувь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17