Неожиданно комок подкатил к ее горлу. Она бросила на Аннеброна взгляд, полный огня и отчаяния.
– Помимо всего, – воскликнула она, – это может быть единственное место, где я обрету покой!..
Она разрыдалась, и слезы потекли ручьями, как из грозового облака. Да так неожиданно, что доктор не успел и слова сказать, как молодая девушка бросилась в заросли сада, как в морскую пучину. Доктор даже не попытался догнать ее, а только крикнул:
– Забудь про монастырь! Эта жизнь не для тебя, Элизабет! Ты ее не вынесешь! Вернись, прошу тебя, вернись!..
Ответом ему было лишь эхо. Тогда он вернулся в замок, чтобы поставить мадам де Варанвиль в известность о том, что произошло.
– Хорошо сделали, что не побежали за ней, – согласилась она. – Она сама успокоится. А потом я поговорю с ней, но не сегодня вечером. Она, должно быть, очень несчастна.
– Думаете, я был не прав?
– Нет. Вина, возможно, лежит на мне. Вот уже несколько дней я задаю себе вопрос...
– Вина, на вас? Но в чем?
– Перед Гийомом. Я... я ему запретила приходить сюда, чтобы больше не ранить Элизабет. Теперь мне кажется, что я думала прежде всего о себе, тогда как, возможно, один лишь он способен вновь завоевать это сердце, готовое замкнуться в себе.
– Очень возможно, но в любом случае прошло еще слишком мало времени. Посмотрите, как будут развиваться события в Тринадцати Ветрах. Я буду держать вас в курсе. Скажите об этом Элизабет.
Когда девушка вернулась домой, уже стемнело. Роза умирала от беспокойства, но у нее не хватило мужества упрекнуть Элизабет, когда та с растрепанными волосами и опухшим от слез лицом бросилась в ее объятия, попросила прощения, а затем поднялась к себе, не поужинав.
– Я надеюсь, это пройдет, – сказала она с грустной улыбкой, – но мне действительно необходимо побыть одной. Не надо на меня за это сердиться...
– Поступай как хочешь, дорогая! Не забывай при этом, что, если ты все расскажешь, это принесет тебе облегчение.
На следующий день Элизабет изменила свой образ жизни: в перерывах между едой, на которую она никогда не опаздывала, ее видели только верхом на коне. Она ездила и утром, и вечером, большей частью одна, несмотря на брюзжание Оноре, конюха из Тринадцати Ветров, которому совсем не нравилось это неожиданное пристрастие к дальним верховым прогулкам... Вместе с Белиной он высказал мадам де Варанвиль все, что он об этом думал. Белина беспокоилась почти так же, как он, но Розе хотелось, чтобы Элизабет чувствовала себя совершенно свободной.
– Оставьте ее в покое! – говорила она. – Единственное, на что я надеюсь, это то, что прогулки приведут ее к дому, которого ей все больше недостает...
А в действительности Элизабет всегда ездила на берег моря. Ей очень не хватало бескрайнего морского простора, открывавшегося из Тринадцати Ветров, оживленной базарной торговли в Сен-Васте по пятницам, когда возвращались рыбацкие баркасы, солдат, ходивших из одного форта в другой. Варанвиль же был зеленым оазисом далеко от моря, среди лесов до самого горизонта. Его оживляли лишь кристальные переливающиеся воды Сэры. С каждым днем ей все труднее было свыкаться с мыслью остаться там жить навсегда. Для того чтобы создать себе иллюзию побега, она направляла скакуна в сторону скал или на берег моря, покрытый песком и галькой. Они двигались по самому краю воды, и легкая волна касалась ног коня. Иногда юная всадница спускалась на землю и легким шагом шла рядом с ним по воде.
Поскольку они никогда не ездили в одно и то же место, то делали для себя открытия, встречали сборщиц раковин, мидий, самых разных морских водорослей, выброшенных на берег, фукуса, из которого готовили самое лучшее удобрение. Элизабет обменивалась с ними несколькими словами, и почти все улыбались этой красивой девушке, чья огненная шевелюра развевалась поверх амазонки из зеленого бархата.
Однажды волею судьбы, во время одной из прогулок, Элизабет увидела свой дом. Она испытала такое сильное потрясение, что не смогла заснуть всю ночь. Ее мучила мысль, что она может лишиться его навсегда, оказавшись во власти демонов зла и ненависти. Обитатели Тринадцати Ветров жили своей обычной жизнью, не беспокоясь по-настоящему о той, которую, может быть, уже и начинали забывать. О, как ей хотелось влететь туда галопом и вырвать, как испорченный зуб, ту, что устраивала там свое гнездо, чтобы безнаказанно высидеть свое заведомо гнилое яйцо! В своей безысходной ярости добровольная изгнанница даже сожалела, что огонь не уничтожил Тринадцать Ветров дотла...
А на следующий день она приехала в маленькую бухточку... Элизабет никогда не возвращалась сюда с той майской ночи, когда она вместе с отцом провожала бальи из Сэн-Совера и его юного спутника на корабль, уносивший их в неизвестность. Вернувшись домой, Гийом потребовал, чтобы дочь туда никогда не возвращалась. Во-первых, потому что это было достаточно далеко от дома и, во-вторых, чтобы не поддерживать в ней иллюзии, которую время могло сделать опасной.
На этот раз во всем виноват был случай, но, увидев вновь место, где они попрощались с Луи-Шарлем, ее полное горечи сердце наполнилось такой тихой радостью, что у нее не хватило мужества уйти. Впрочем, для этого больше и не было причин. И она стала ежедневно приезжать на маленький пляж, расположенный на самом краю ландов.
С блокнотом и карандашом она садилась на камень и рисовала и записывала пришедшие ей вдруг в голову мысли. Но чаще всего она ничего не делала, просто созерцала пейзаж, переливы морской воды, солнечные зайчики, легкую пену на волнах, когда поднимался ветер. Это был сезон гнездований, и она избегала лазить по скалам, чтобы не потревожить чаек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112