Она такая добрая и понятливая. И наверняка найдет способ все уладить.
– Способ этот не трудно вообразить – она отведет меня домой. Нет, не буду я с ней говорить. Она слишком любит моего отца, а он ее... А ты... ты сейчас поклянешься и никому не скажешь, что видела меня, – добавил он, охваченный вновь вспыхнувшей подозрительностью.
– Поклясться? Но зачем, Адам? Разве ты не доверяешь мне?
– Доверяю, но ты тоже очень добрая. Ты способна обо всем рассказать, чтобы оказать мне услугу, в которой я вовсе не нуждаюсь. Поклянись! Так мне будет спокойнее.
Пришлось Амелии пройти и через это.
– Что будешь делать? – спросила она, справившись с эмоциями, вызванными торжественным моментом: Адам, в свою очередь, поклялся вернуться за ней и взять замуж.
– Не знаю. Нужно подумать. Кстати, ты когда уезжаешь?
– Завтра утром. Мама отвезет нас в Шантелу, а затем поедет в Валонь. Ну ладно... я тебя покидаю, вернусь вечером, перед сном. Попытаюсь принести тебе поесть.
– Очень мило с твоей стороны...
– Надеюсь, что... за это время ты передумаешь. Прощу тебя, Адам, не будь глупцом! Ведь гораздо проще самому попросить отца, чтобы он отправил тебя в школу.
Девочка поцеловала его в обе щеки, затем с тяжелым сердцем убежала. Как жаль, что даже их дружба не в силах удержать его. Но если к крестной ехать нельзя, куда же еще ему деваться?
Впрочем, Адам также не представлял, где искать убежище. И все же, когда девочка вечером вернулась после очередного визита в погреб, в голубятне никого не было. Только на полу валялись огрызки двух яблок и груши...
В эту ночь Амелия никак не могла уснуть. С моря задул порывистый ветер, ведрами выплескивая соленую воду на погрузившийся в дремоту мир. Свернувшись клубочком на широкой кровати, которую она делила с Викторией, Амелия изо всех сил старалась заглушить рыдания. За окном завывала буря, ломая ветви деревьев. Девочка с ужасом представляла, как Адам борется с непогодой, надвинув капюшон на самые глаза и сжимая в руке узелок. Он наверняка уже промок, несмотря на теплую одежду и широкий плащ. А если он заблудился? А если повстречал каких-нибудь негодяев?
Боже, и почему она не сказала ему о разбойниках, о которых утром Фелисьен Гоэль говорил Мари? Что будет с ним, если он попадется им в руки? Эта мысль показалась девочке такой страшной, что она стала перебирать в уме молитвы к Деве Марии-заступнице, но, как всегда бывает в состоянии полного смятения, не нашла ни одной подходящей и вынуждена была импровизировать.
– Что случилось? – пробормотала ее сестра сквозь сон. – Ты не заболела?
– Нет... Я переживаю из-за Адама Тремэна. И зачем только он убежал из дому? А тут еще эта кошмарная погода!
– Да он просто маленький глупец! Я понимаю, что приезд этого мальчика не доставил ему удовольствия. Но из-за этого убегать?! Более чем глупо!
Виктория на ощупь провела рукой по лицу сестры, поняла, что та вся в слезах, и смягчилась:
– Ну же, малыш, не переживай ты так. По этой погоде он быстро потеряет страсть к приключениям. Они ведь совсем не в его духе.
Виктория дружески обняла сестру, прижала к себе.
– Брось переживать и спи! Наступит утро, и мы, может быть, узнаем хорошие новости.
Сестра вновь заснула, а Амелия послушно закрыла глаза, но так и не смогла погрузиться в спасительное забытье. Обещание молчать, вырванное у нее Адамом, давило на желудок, как будто она объелась пирогом с вареньем и яблоками. Ее даже слегка подташнивало. Как хорошо было бы обо всем рассказать маме.
В Тринадцати Ветрах тоже не спали. Заперевшись в библиотеке, Гийом всю ночь ходил по ней кругами, перебирая в памяти случившееся, пытаясь понять, был ли прав, исполнив предсмертную волю любимой. Мысль о том, что Адам бродит где-то в ночи среди бури, была невыносима. Тревожили и поразительные, касающиеся детей открытия, которые он сделал за последние два дня. Элизабет напускала на себя веселость, но это ассоциировалось у него с неприятными воспоминаниями. Он вновь видел, как за столом у Меснильдо сидит человек, одетый в костюм из тафты вишневого цвета, у него лорнет на черной ленте, в глазах темный огонь, пальцами человек перебирает золотые монеты – это Рауль де Нервиль, проклятый убийца, но, увы, и дедушка его детей. Не его ли хохочущий призрак вселился вдруг в спокойного, погруженного в себя Адама и толкнул его на несвойственный его характеру бунт? В последние восемь лет Тремэн как-то успокоился и перестал тревожиться из-за опасной наследственности. Он надеялся, что кровь, пролитая Агнес за благородное дело, смоет печать позора с их детей. И вот за один-единственный день он обнаружил у Элизабет целых два симптома: во-первых, игра, во-вторых, книга, которую она во что бы то ни стало хотела раздобыть. У Гийома волосы встали дыбом на голове, когда он узнал, что речь идет об «Опасных связях», этом аморальном литературном шедевре.
Его не впервые тревожила дружба дочери с юной Каролиной де Сюрвиль. Сюрвили, склонные вести светский образ жизни, три четверти года проводили в Париже, их дети пользовались большой свободой, и это привлекало к ним сверстников. Не лучше ли свести к минимуму общение с виконтом и его семьей, когда они приезжают на лето в Фонтенэ?
Остается Адам... Гийом и вообразить не мог, что у него могут возникнуть с мальчиком какие-нибудь проблемы. Что творится в его голове? В эту ночь Тремэн, не отличающийся глубокой верой, просил Бога вернуть ему сына. Пусть мальчик поймет, что никто не отнимает у него отцовской любви, даже сын Мари-Дус.
Элизабет, лежа в постели, тоже лихорадочно молилась. Она обычно любила ветер, но сегодня была слишком напугана, и даже слезы не принесли разрядки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112