Конюхи, которые с ужасом беспомощно наблюдали за всем этим со стороны, тут же бросились вперед и навалились общей массой. Затаив дыхание, Адам принялся гладить коня, ласково разговаривая с ним, пока, наконец, животное не успокоилось в достаточной мере, чтобы можно было ослабить подпругу и снять седло.
На этом происшествие закончилось. Жеребец, носящий имя Гнев, успокоился совершенно, но теперь гнев охватил самого Адама.
– Идиотка! – завопил он, устремляясь в башню. Его нисколько не успокоило то, что нигде на главном этаже он не нашел Джиллиан, и никто не вызвался помочь ему снять доспехи. Джиллиан сказала служанкам, что берет эту работу на себя, и никто из прислуги не мог понять, что случилось.
– Джиллиан! – заорал Адам, сорвав с себя меховой плащ и в ярости швырнув его на скамью. – Где твоя хозяйка? – рявкнул он затем на съежившуюся служанку.
Естественно, та в ответ только испуганно трясла головой. Никто из прислуги не видел прежде Адама в таком состоянии, и зал пустел, как по волшебству, словно магия делала только что бывших здесь людей невидимыми.
– Кто-нибудь, приведите ее ко мне! – крикнул он. – Если вы заставите меня ждать, я взыщу штраф с каждого из вас за каждую минуту.
Девушка упорхнула. Все остальные исчезли тоже, даже самые храбрые, которые до сих пор мешкали, надеясь, что гроза быстро пройдет. Повернувшись, чтобы попросить кого-нибудь подать вина, Адам обнаружил, что остался совсем один. Никогда такое не случалось с ним прежде. Его слуги и слуги его матери были привычны к вспышкам гнева, и, хотя им порой доводилось прижиматься поближе к стенам и исполнять свою работу как можно бесшумно и незаметно, они никогда не убегали. Они знали: самое худшее, что может обрушиться на них, это пощечина или грубое слово.
Как бы ни жилось слугам при Невилле, полгода пребывания в замке Саэра нагнали на них настоящий страх. Мужчин и женщин калечили, пытали и убивали только из-за того, что у хозяина было плохое настроение. Теперь все решили, что прежний кошмар возвращается. Кто-то должен был пострадать, но каждый надеялся, что, пока настанет его или ее очередь, под горячую руку попадется кто-нибудь другой, и гнев господина поостынет.
Когда в ее комнату влетела бледная и трясущаяся служанка, сообщившая, заикаясь, о повелении и угрозах хозяина, Джиллиан поднялась со скамьи и направилась с лицом и походкой лунатика к лестнице, по которой спустилась в зал.
– Что происходит с вами и вашей прислугой в этом несчастном доме? – воскликнул Адам, как только увидел ее.
– Они боятся, – со спокойствием отчаяния ответила Джиллиан.
– Боятся чего? – взревел Адам. – Я научу их бояться, если еще раз вернусь после недельного похода и не найду ни малейшего гостеприимства. Неужели никто не может помочь мне раздеться? Неужели я должен ходить голодный и грязный?
– Чего вы желаете в первую очередь, милорд, раздеться или поесть? – спросила Джиллиан, гадая, не прибьет ли он ее до смерти, когда она подойдет к нему на расстояние вытянутой руки.
– О Боже, да снимите же с меня эти проклятые доспехи, – сказал Адам, все еще раздраженно, но уже более-менее нормальным голосом. – Я пробыл в них целую неделю и скоро сгнию в собственном поту.
Как бы ни безразличен был дух к самой худшей судьбе, плоть инстинктивно бежит от нее. Джиллиан, едва волоча ноги, приближалась к Адаму, и, когда он заговорил о пище, надежда пробудилась в ней. Если он отправит ее накрывать на стол, она еще может избежать наказания. Требование раздеть его убило в ней эту надежду, и теперь Джиллиан уже не понимала, что он говорит, хотя и слышала какие-то слова. В безнадежности Джиллиан захотелось поскорее избавиться от своей муки. Она ускорила шаг, и в этот момент Адам повернулся к ней лицом. В глаза ей сразу бросилось влажное пятно свежей крови.
– Милорд, – прошептала она, – вы ранены… Ярость снова охватила Адама.
– Это чудо, что я не умер, и половина жителей замка вместе со мной, – отрезал он с побагровевшим лицом. – Если я когда и видел большую идиотку, чем вы, то припомнить не могу. Разве вы не знаете, что нельзя подбегать к жеребцу спереди?
Ни слова эти, ни тон не произвели на Джиллиан никакого впечатления. Она забыла обиду и боль. Все потонуло в страхе за Адама.
– Дайте мне посмотреть! – запричитала она. Утихомиренный реакцией Джиллиан, Адам сказал:
– Ничего страшного. Укол. Только я не пойму, почему так кровоточит.
Джиллиан отстегнула шлем и бросила на пол. Адам поморщился.
– Осторожнее, – начал, было, он, но Джиллиан уже расстегивала завязки капюшона, а затем нагнулась, чтобы задрать кольчугу.
– Сядьте, – приказала она, пододвигая ногой скамью. Адам повиновался. Ярость его улетучилась, и вместе с ней его покинули все силы; он почувствовал себя изможденным, к обычной усталости добавилась еще и потеря крови. Джиллиан стащила ему через голову кольчугу и бесцеремонно швырнула ее на пол.
– Джиллиан! – возмутился Адам.
– Я сделала вам больно? – воскликнула она.
– Нет, но сначала вы швырнули шлем, а теперь – кольчугу. Таким людям, как я, кольчуги дешево не даются. Кроме того, она принадлежала моему отцу и… – но Джиллиан не слушала. Она расстегивала ему тунику. Адам перехватил ее проворные руки. – Джиллиан, – усмехнулся он, – вы собираетесь раздеть меня прямо здесь? Холодно и… не слишком-то прилично разгуливать голым по залу.
Джиллиан силилась выдернуть руки, повторяя:
– Дайте мне осмотреть вашу рану. Дайте осмотреть. Было совершенно ясно, что любовь заставляла ее видеть его рану словно в увеличительном стекле, и Адама наполнила нежность при мысли, что ее страсть к нему способна настолько затмить здравомыслие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150