Он провел в саду почти весь остаток дня, переходя с места на место и разглядывая растения и облака. Когда свет начал тускнеть, он сорвал один цветок, сунул в рот и начал жевать — но тут же выплюнул, вскочил на ноги, рявкнул:
— Обед! — и заозирался в поисках заветной миски.
— Не в саду, — возразила Ариадна, выходя из тени и становясь так, чтобы он мог ее видеть. — Пойдем со мной. Мы вернемся в твою комнату, и обед тебе принесут туда.
К удивлению Ариадны, Минотавр медлил, испытующе глядя на нее.
— Пойдем наружу опять? — спросил он.
— Ну конечно же, — улыбнулась Ариадна. — Ты можешь теперь выходить, когда хочешь. Царь Минос устроил для тебя новый дом.
— Хорошо. Ем обед быстро. Люблю Ридну. Не трогать. «Метакино апатэ», — подумала Ариадна — и заметила, что три из пяти ведущих из сада тропок исчезли. Она протянула руку, и Минотавр взялся за нее. На сей раз он подошел так близко, что Ариадна поняла: он вырос еще больше. Теперь ее макушка едва достигала его пояса.
— Обед быстро, — сказал он.
Повторение встревожило Ариадну, но она перестала беспокоиться, когда, войдя в передний покой, застала там Федру. Минотавр кинулся к своей миске с мясом и принялся набивать пасть.
— Что с тобой случилось, во имя всех богов? — накинулась на сестру Федра. — Я пришла сюда до заката. Ждала, ждала... и уже начала бояться, что лабиринт не подчинился тебе и ты заблудилась.
— Нет-нет, этот лабиринт никогда не подведет, — уверила ее Ариадна. — Минотавра заворожил сад и облака в небе. Он все смотрел и смотрел, а мне не хотелось портить ему удовольствие.
— Я слышала, как он вопил про обед. Это было близко, но когда я вышла поискать тебя — там были только бесконечные коридоры. Потом я оглянулась — посмотреть, не пора ли возвращаться назад — и вдруг обнаружила, что стою в нескольких шагах от этой палаты. Какие иллюзии! Дедал воистину превзошел себя... Но давай-ка уйдем побыстрей, пока Минотавр не закончил есть и не захотел послушать рассказы или сделать прическу.
Ариадна кивнула, и сестры выскользнули наружу. Она рассеяла иллюзии. Поначалу это было не слишком заметно: перед ними по-прежнему извивался коридор, скрывая за резкими поворотами любой намек, куда поведет дальше. Но освобожденный от иллюзий, коридор после двух поворотов выводил прямо к бронзовым воротам. Федра толчком отворила их, и сестры попали в нижний этаж дворца.
Здесь их пути расходились. Однако прежде, чем проститься, Ариадна коснулась руки Федры.
— Думаю, — сказала она, — тебе лучше кормить Минотавра плотнее не в полдень, а с утра. Если он станет уходить в лабиринт вскоре после пробуждения и заблудится там или в одном из садов, он может очень проголодаться, прежде чем отыщет дорогу назад.
— Сильней проголодается — быстрей вернется, — нетерпеливо бросила Федра.
— А если он не сможет найти дорогу? — заметила Ариадна. — Об этом мы не подумали. Он не тронет н»тебя, ни меня — а если ты принесешь еду, то сразу его и накормишь, — но если, очень голодный, он наткнется в коридорах на кого-нибудь из своих слуг...
Федра содрогнулась.
— Я присмотрю, чтобы еды было вдоволь — и даже больше того, — пообещала она. — А в садах можно оставлять миски с хлебом. И я предупрежу слуг, чтобы не совались в лабиринт.
Предостережения, однако, пропали втуне. Во-первых, слуги не обратили на них внимания. Успешно попирая какое-то время законы общества, смертники возомнили себя очень умными — и надеялись сладить с лабиринтом, а если Минотавр не мог этого сделать, то, конечно же, потому, что он обделен умом!
Четыре дня спустя один из новичков пропал. Остальные смолчали: они сочли, что он нашел выход и удрал. Поэтому, танцуя для Матери в Ее день, благодаря Ее за богатство летних всходов и выражая надежду, что Мать не оставит благословением и урожай, Ариадна не знала, что Минотавр снова убил.
Ее собственный дар, танец и музыка были приняты, она знала это: волосы струились вокруг нее, поддерживая тело и дух, золотистые ленты свивались в кокон, давали тепло и силу. Тем не менее Ариадну не оставляло странное чувство, что, хотя она — главная Ее ревнительница и представляет весь народ Крита, Мать сегодня больше занята чем-то другим. Если так, размышляла она, отдыхая после особенно быстрой части танца, внимание Матери должно быть обращено на ее собственное воплощение, Пасифаю, — но именно сегодня такое вряд ли возможно. По тому, что видела — и ощущала — Ариадна, она поняла: Мать полностью отделила себя от царицы. Хотя Пасифая, как и в прежние годы, вела партию богини безошибочно, в ее голосе не было жизни, а в глазах — разума.
Сперва Ариадна испугалась, решив, что Минос по каким-то причинам запер жену и выставил вместо нее сотворенную Дедалом куклу-копию. Однако очень быстро она поняла: что бы ни произошло, Минос тут ни при чем. Царь был так же встревожен, как и она, даже несколько раз незаметно толкал Пасифаю, словно старался привести ее в чувство.
Весь танец Ариадна следила за Пасифаей и наконец поняла: Пасифая, тщательно скрывая это, боролась с болью. Это не Мать отделила Себя — это Пасифая восстала и отказалась принимать предложенное ей; она мятежно искала в самой себе божественную Силу, которой никогда не обладала. Ариадна видела, как она бледнеет и цепенеет, и понимала, что если она не откроется — и как можно быстрее, — то неминуемо умрет.
Странно, но зрители, кажется, не заметили ни смертельной бледности и застылости Пасифаи, ни того, что партию свою она пела голосом выходца из могилы. Они покидали двор танца в приподнятом настроении, безмятежно обсуждая церемонию, изящество танца Ариадны, главенство Сафо в хоре, благоволение Матери к Криту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129