– Уильям был изрублен на куски, потому что он не мог защищать себя и знамя одновременно. Нет. Я не могу позволить тебе, Нед. Я не могу.
– Я совсем не герой, сир, но у меня есть причина.
– Я слышал сегодня днем весьма интересную вещь. Один из городских стражников пришел ко мне озабоченный и спросил, куда это вы направились без охраны и по направлению к вражескому стану. Я только что вышел из вашей спальни и посоветовал ему протереть свои глаза и сказал, что вы находитесь у себя. Он, тем не менее, настаивал, что человек с вашей наружностью, манерами и осанкой покинул город.
– Заказывались ли дополнительные костюмы с моей расцветкой?
– Да, два. Но они на месте. Я проверил сразу же, но если портному было известно о стиле и манере исполнения герба, то что могло удержать его от создания другого такого костюма?
– В самом деле? Что ж, мы ничего не можем сделать.
– Мы сможем узнать от портного.
– Какого портного? Не думаешь ли ты, что я подвешу двадцать человек и всех их помощников на дыбу, чтобы узнать, был ли сшит один мой лишний костюм? Не думаешь ли ты, что кто бы ни был этот заказчик, он лично приходил к ним? А что если не один портной шил костюм, а сразу трое по частям или работу выполнил не портной, а некий неизвестный нам человек? Одной ночи явно недостаточно, чтобы найти ответ. Нужны дни или недели, но не часы. Нет, пускай все идет своим чередом.
– Так ты позволишь мне держать знамя? Если появится другой Генрих, и знаменосец растеряется…
– Нет, Нед, – мягко ответил Генрих. – Если у меня будет еще один страх или беспокойство, то я сойду с ума. Я не смогу это вынести. Я буду представлять тебя лежащим мертвым, как Уильяма. Я отдам знамя Джону Чени. Не думаю, что он спутает меня с другим, после того, как одевал меня и раздевал столько раз. Кроме того, если у них есть другой «король», то почему бы им не иметь также и другого дракона?
ГЛАВА 21
В течение ночи каждые полчаса прибывали гонцы с сообщениями о передвижении армии лже-Уорвика, которая не покидала места расположения своего лагеря, и поэтому не было необходимости будить короля до назначенного времени. Они были все еще там, когда Генрих встал на заре, отслушал две мессы и двинул своих людей к Стоуку, маленькой деревне в миле от Ньюарка. При таком расположении войск было определенно ясно, что они перехватят Линкольна, Ловелла и их пешек, если только те не станут отступать.
Королевская армия была разделена как обычно на три батальона. Оксфорд командовал основными силами, Девон и Ноттингем оказывали ему поддержку, а резервы должны были возглавлять люди несомненной верности, вперемешку с теми, кто был фанатично предан королю. Это распоряжение было лучшим из того, что мог предложить Генрих, чтобы предотвратить измену. Командовать резервом должен был грозный Бэдфорд, который бы ни одно мгновение не поколебался, чтобы отдать верным воинам приказ убить человека, чья верность могла пошатнуться. Джасперу это не понравилось, потому что он не любил быть вдали от Генриха, но он понимал необходимость такого шага и не возражал. Король находился прямо в тылу своих войск, окруженный группой преданных ему людей, пришедших с ним из Франции. Из-за отсутствия возвышенности он был вынужден расположиться значительно ближе к месту сражения, чем это было у Босворта.
Конечно, ему было необходимо, чтобы его видели и исполняли его приказы, но Джаспер чувствовал острое беспокойство за короля. Он считал, что Генрих находится в странном состоянии возбуждения.
Король не казался испуганным или в подавленном состоянии духа, но он определенно испытывал большее напряжение, чем у Босворта. Ему все казалось, что захватчики не будут сражаться, и единственное, о чем он говорил со своими военачальниками перед тем, как расстаться с ними, – о необходимости вступления в бой. На самом деле Генрих с трудом удерживал себя в руках. Это сражение стало для него навязчивой идеей. Он был убежден, что если одержит победу, то его покинет двойное видение своего сына с мертвым, распухшим лицом, который всегда с таким обожанием встречал его своим лепетом.
Это сражение, так же как и Босвортское, началось залпом пушек Гилдфорда. Так же как и в Босворте, не раздалось ответного залпа, и Генрих с удовольствием наблюдал за поредевшими вражескими рядами, слышал крики и стоны людей. На мгновение он ощутил желание самому вступить в сражение. Месяцами страх и разочарование накапливались в нем, пока не достигли высшего напряжения, которое могло быть снято только насилием. Он также считал врагов неумелыми варварами, которые дрогнут и побегут, лишив его кровопролития, которое он страстно желал в личных и политических целях, а затем захватчики разбегутся по стране, сея повсюду смуту.
Еще задолго до разгрома основных войск Генрих отослал Гилдфорду краткий приказ поднять стволы пушек и перенести огонь на вражеские резервы. Это было сигналом Оксфорду для начала наступления. Если он и считал время для обстрела недостаточным, то не оспаривал это. Король отдал приказ, и у него на это была причина, о которой не мог знать Оксфорд. Оксфорд бросил быстрый взгляд направо и налево вдоль строя. Все было в порядке. «Стрелки!» – проревел он, и в воздух прожужжала туча смертоносных стрел. Щиты закрыли строй от ответного залпа. Знамя с сияющей звездой дрогнуло, и войска ринулись.
Генрих устремился вперед. Его личная гвардия покорно последовала за ним. Те, кто хорошо знал короля, были удивлены, потому что он не проявил такого откровенного желания вступить в сражение, как у Босворта.
Он мужественно встретил приблизившуюся к нему битву, но был настроен руководить, а не вступать в бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123