Беда вошла в их дом в образе горничной по имени Доркас Грейс Батлер.Сначала лучшей прислуги нечего было и желать: покорная, спокойная, трудолюбивая. Но все разом изменилось, когда она, притворившись, что вытирает пыль в кабинете, выкрала переписку между Сэмом и адвокатом его жены. Эти бумаги давали Доркас Батлер, а ныне Адель дю Шарм, возможность шантажировать Сколфилдов. Бумаги не только обличали Сэма и Минерву как прелюбодеев, но доказывали, что Александр является незаконнорожденным, да еще с примесью негритянской крови.Поначалу женщина требовала за молчание немного — сто долларов здесь, пятьдесят там. С годами требования росли, поставив Сколфилдов на грань разорения.Но Сэм и Минерва всегда платили, какой бы высокой ни была цена. Они были согласны на все, лишь бы Адель не разрушила будущее их сына… даже на участие в похищении ребенка.Услышав эту историю, Пенелопа попыталась возненавидеть Сколфилдов. Разве они не использовали ее ребенка, чтобы спасти будущее своего сына? Но не смогла осудить их. Можно ли ставить в вину родителям, что они любят собственного ребенка и хотят его уберечь? Разве она не сделала бы то же самое, если бы оказалась в подобной ситуации?Чувство вины захлестнуло Пенелопу, когда она взглянула на своего мальчика; продолжавшего заниматься новой игрушкой. Что случится со Сколфилдами, когда Одноглазый Калеб выкрадет у них Томми? Неужели Адель рассвирепеет и исполнит свою угрозу, сломает жизнь Александру?Такая возможность пугала Пенелопу. Ведь Сэм и Минерва не только смотрели за Томми, они полюбили его всем сердцем и ухаживали за ним во время его частых болезней так заботливо и нежно, словно он был их собственным сыном. Разве не должна она отблагодарить их за это?Пытаясь отвлечься от противоречивых чувств, но зная, что она должна оставаться твердой ради блага Томми, Пенелопа взглянула туда, где сидела Минерва, погрузившаяся в свои собственные нерадостные мысли. Она любила Сколфилдов. Они были хорошими людьми, которые, как и она сама, просто пытались вырваться из трудной ситуации.Пенелопа была многим обязана им, но, к несчастью, она была не в состоянии сполна отблагодарить этих людей за все, что они делают для Томми. Особенно когда благодарность может стоить жизни ее сыну. ПОКОРИСЬ, МОЕ СЕРДЦЕ Нет сильней любовной власти, Нет преград для пылкой страсти, У любви — особый путь! «Дон Жуан» Глава 16 Пенелопа объелась. Корсет сильно сдавливал живот, и она больше не могла проглотить ни крошки. В последний раз она чувствовала себя такой объевшейся в шесть лет, когда съела весь имбирный пирог, который поставили остывать на кухонное окно.Застонав, она постаралась изгнать из памяти этот случай. Эти воспоминания только ухудшали ее самочувствие.К несчастью, освободившись от этих воспоминаний, она переключилась на другие проблемы, в частности на тугой корсет. Она незаметно ослабила его, слегка подтянув лиф платья. Жесткие завязки с такой силой впились в тело, что она почувствовала себя, как загарпуненный кит.Пенелопа испугалась, что ей сейчас станет совсем плохо, и стала осторожно отклоняться назад, пока не прислонилась к стволу дерева. Новое положение позволило дышать немного свободнее. Весьма довольная этим, Пенелопа даже не подумала, что может испортить прическу, и прилегла на одеяло, снова удивляясь, как это ей позволили отправиться на пикник.Рано утром Сет пожаловался Адель, что Пенелопа выглядит очень бледной, и потребовал, чтобы ей позволили отдохнуть на пикнике. После довольно горячего спора, во время которого Сет хитро заметил, что компания распадется и окажется бесполезной в выплате долгов Майлса, если Пенелопа заболеет, Адель нехотя согласилась.Удовлетворенно вздохнув, Пенелопа восхищалась окружавшей ее природой. Место, выбранное Сетом для пикника, было очень красивым.Перед ней, насколько хватало глаз, простиралась река Платт с многочисленными рукавами, ярко сверкавшими среди зеленых островков и берегов, поросших небольшими рощицами. Маленькая лужайка возле деревьев, где они сидели, была покрыта яркой осенней листвой, оранжевой, золотистой и багряной, такой же, как и на ветвях. Журчание реки и терпкий аромат осени дополняли чудесную картину.Сет, который сидел рядом с ней на стеганом одеяле, скрестив ноги, похоже, больше интересовался едой, чем красотой окружающей природы. Как раз сейчас он доедал жареную картошку. Заметив, что Пенелопа наблюдает за ним, он взял пирожок с клюквой и соблазнительно помахал им перед ее носом.— Последний. Хочешь?От одного только вида пирожка с красной начинкой она чуть не подавилась. Замотав головой с таким отвращением, словно ей показали тарелку с противными бараньими яичками, она простонала:— Я не могу больше проглотить ни кусочка. Я объелась. — Она уже собралась добавить, что вряд ли сможет есть весь следующий год, как вдруг неожиданно икнула.Испугавшись, она закрыла рот рукой и покраснела от стыда. Ей так хотелось произвести благоприятное впечатление на Сета, вновь завоевать его сердце, а у нее вырвались такие неблагородные звуки.Сет едва слышно хмыкнул и положил отвергнутый пирожок на свою тарелку. Добродушно улыбаясь, он поддразнил ее:— Я всегда говорю, что нет ничего более волнующего, чем женщина, понимающая толк в еде. Особенно та, которая умеет весьма красноречиво показать это.Несмотря на свое смущение, Пенелопа заулыбалась. Только Сет мог не придать значения тому, что большинство мужчин сочли бы непростительной вульгарностью. «Но ведь он совсем не похож на остальных мужчин», — подумала она, глядя, как Сет быстро расправляется с оставшимся пирожком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114