А ты не напоминаешь мне об этом лишь по доброте душевной. Все знают, что я завишу от вашей семьи – бедная родственница, которая должна испытывать благодарность за поношенные вещи младшей сестры, пожалованные с барского плеча. Каждым куском я обязана милости вашего брата.
– О, Алексия, я вовсе не хотела… – На лице Ирен отразилось раскаяние.
– Это неправда, – произнесла Роузлин. – Ты – одна из нас.
– Это правда. Но я давно привыкла к своему положению и не обижаюсь.
Но она обижалась. Старалась не обижаться, но ничего не могла с собой поделать. Смирение и благодарность, продиктованные ее положением, иногда покидали Алексию.
Положение бедной родственницы было предопределено, когда собственность семьи отошла к сыну двоюродного брата отца Алексии. Приглашения обосноваться в его доме от наследника не последовало, как и предполагал ее отец. Алексии едва исполнилось восемнадцать, когда она вынуждена была написать Лонгуортам – кузенам со стороны матери – с просьбой приютить ее у себя. Алексия не принесла в их дом ничего, кроме жалких двадцати фунтов в год и таланта к изготовлению дамских шляпок.
Бенджамин – старший из кузенов Лонгуорт – никогда не заставлял Алексию чувствовать себя обязанной, несмотря на то, что ее приезд совпал с его очередным рискованным предприятием, и в первый год семье было совсем нечего отложить на черный день. Только после смерти Бенджамина ее зависимое положение стало очевидно. Если Бен считал, что должен обеспечивать Алексию, как своих родных сестер, то Тимоти подобное даже в голову не приходило. Теперь она довольствовалась ролью консультанта, когда ее кузины наносили визиты лондонским модисткам. Тимоти воспринимал ее как обузу, в то время как Бен видел в ней…
Алексия заботливо хранила в душе память о любви, остром и глубоком чувстве, отзвуки которого болью отдавались в сердце. Для Бена она была дорогой сестрой и другом, а в последний год ей начало казаться, что он испытывает к ней нечто большее, чем дружеское расположение. Если лорд Хейден сказал правду, значит, она не ошиблась. Если бы Бен вернулся из Греции, он женился бы на ней. Алексия взяла в руки шляпку.
– Спасибо, Ирен. Я буду с удовольствием носить ее. Только теперь я выберу голубую ленту. Ни розовый, ни желтый цвет не подходят к моим волосам и облику.
Роузлин перехватила взгляд кузины, извиняясь за сестру. Глаза Алексии говорили: «Мой отец джентльмен, но теперь я оказалась здесь. Мне уже двадцать шесть лет, а у меня нет ни денег, ни будущего. Так уж устроен мир. Умоляю тебя, не надо меня жалеть».
– Кто это? – произнесла Ирен, прервав безмолвный диалог. – Вон там, в окне гостиной.
Роузлин обернулась как раз вовремя. Она успела заметить темные волосы и широкие плечи мужчины, тотчас же отошедшего от окна.
– У нас посетитель? Фолкнер должен был послать за мной.
Алексия взяла из корзинки розовую ленту.
– Он хотел поговорить с Тимоти. И очень просил, чтобы тебя не беспокоили.
– Но Тимоти болен.
– Он все-таки встал с постели.
Алексия сделала вид, что занята шляпкой, когда почувствовала на себе внимательный взгляд кузины.
– Кто этот человек? – спросила Роузлин.
– Ротуэлл.
– Лорд Эллиот Ротуэлл? Историк? Но почему…
– Его брат. Лорд Хейден Ротуэлл.
Глаза Ирен округлились. Она подпрыгнула и захлопала в ладоши.
– Он пришел сюда? Я сейчас упаду в обморок. Он такой красавец.
Роузлин нахмурилась и посмотрела на окно.
– О Господи.
– Вы пили, Лонгуорт, – произнес Хейден. – Достаточно и вы трезвы, чтобы выслушать меня и запомнить сказанное?
Лонгуорт удобно развалился на голубой оттоманке.
– Достаточно, черт возьми.
Хейден внимательно оглядел Тимоти Лонгуорта. Тот действительно выглядел трезвым, что было хорошо, потому что дело не терпело отлагательства. Шансы на успех сокращались с каждым часом.
– Последние два дня я провел в компании Дарфилда, в то время как вы прятались в своей постели и напивались до беспамятства, – произнес Хейден. – Банк переживет кризис, если вы сделаете так, как я скажу.
– Я говорил Дарфилду, что банк выстоит. А он все равно боится, что резервов окажется недостаточно.
– Банк выстоит только потому, что вчера я принял решение не забирать из него вклады своей семьи. Одно лишь упоминание об этом предотвратило панику, начавшуюся сегодня утром.
– В банке началась паника? – У Лонгуорта хватило порядочности изобразить на лице огорчение. – Я знаю, что должен быть там.
– Да, черт возьми, должны.
– Но ведь худшее позади? Вы сказали, что опасность миновала.
– Не совсем. Сегодняшний день мы переживем, но банку по-прежнему угрожает серьезная опасность. Более того, я хочу пересмотреть свою позицию. Выбор предстоит нелегкий. Если я заберу свои деньги, банк неминуемо разорится. И тогда вас непременно повесят.
Хейдена бесил тот факт, что он умудрился связаться с Лонгуортом. Он укрепил позиции банка, поместив туда деньги семьи. Сделал это лишь для того, чтобы помочь хорошему другу. Но никак не его младшему брату.
Лонгуорт широко улыбнулся, что придало ему сходства с Беном, несмотря на то, что его светлые волосы резко контрастировали с каштановой шевелюрой и карими глазами старшего брата. Хейден предпочел бы сейчас не видеть этого сходства.
– Конечно же, вы говорили образно, когда упомянули повешение. Не очень приятно разориться, но ведь это не смертельно.
– Если я говорю о повешении, то имею в виду повешение. Эшафот. Петля. Смерть.
– Банки все время разоряются. В одном только Лондоне за последние две недели закрылось пять банков, а в графствах таких случаев дюжины. Тут нет никакого преступления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16