Любая попытка вызывает новый обвал.
– Вы ходили к Коттингтону? – спросил Кайл. – Он давно продал большую часть шахт другим, но сохранил влияние. А окружающие земли все еще принадлежат ему.
– Двое из нас пытались. Но он так болен, что никого к нему не пускают. Даже тебя к нему не пустили, когда ты был здесь в последний раз. Что же касается петиции, обращенной к его наследнику… – Выражение лица Джона ясно показывало его отношение к этому делу и к сыну графа. Бросив взгляд через плечо, приятель Кайла перегнулся через стол и понизил голос:
– Мы стараемся сплотиться, чтобы говорить и действовать одинаково. Но собираться будем не здесь. У нас намечены встречи с другими группами в других шахтерских городах и с теми, кто работает на других хозяев. Если мы встанем плечом к плечу и все будем заодно, нас услышат.
– Будь осторожен, Джон.
– К черту осторожность! Мы имеем право собираться. Что они могут сделать? Убьют меня? Всех убить не могут. Не смогут и уволить всех. Ты же сам говорил об этом много лет назад, до того как… – Он отвернулся и еще глотнул эля. – До того как уехал и стал таким же, как они.
– Если вы собираетесь заявить о протесте, то должны быть все. И каждый должен быть готов к голодовке. Но всегда найдутся такие, кто не выдержит и сломается.
– Если мы уйдем с шахты, никто туда не вернется. Мы об этом позаботимся.
– Всегда найдутся желающие работать.
– Если мы стеной встанем перед шахтой, этот номер не пройдет.
– Они мобилизуют крестьян.
Джон шарахнул кулаком по столу.
– Перестань говорить, как моя жена. Ты забыл, как мы работаем там, внизу? Иди в свой прекрасный дом, что ты построил для Харольда, и одолжи у него сапоги и спецовку. Спустись завтра со мной в шахту, если забыл, почему опасность для таких, как мы, не имеет значения.
Эти слова – «таких, как мы» – не включали Кайла в круг шахтеров. Когда-то он был одним из них, но не теперь. Здесь был его дом, однако он уехал отсюда так далеко и так отдалился ото всех, что каждый раз, когда возвращался, оказывалось, что у него все меньше общего с бывшими приятелями.
Кайл это чувствовал и ничего не мог изменить. Его связь с этим местом и с ними была как песок, утекающий сквозь пальцы.
– Пока я здесь, съезжу в Кертонлоу, – сказал Кайл. – Поговорю о туннеле с Коттингтоном.
Джон пожал плечами, показывая тем самым, что не верит в успех предприятия. Он спросил еще эля и сидел теперь молча над пустым стаканом.
Кайл вернулся домой к обеду. Роуз помогала Пруденс накрывать на стол.
Они разговаривали о пустяках, как это часто бывает с малознакомыми людьми. Наконец дядя Харольд не выдержал. Он пожелал узнать, какие новости Кайл принес из таверны.
– Они не часто сюда приходят. После целого дня работы сюда тяжело добираться, – пояснил он.
Тетя Пру попыталась улыбкой смягчить его слова, в которых можно было бы усмотреть недостаток благодарности за их дом. Кайл промолчал. Харольд знал, что все равно они не стали бы часто его навещать, даже если бы он остался жить в деревне. Человек, у которого не хватает сил дойти до таверны, оказывается в изоляции.
– Поговаривают о том, чтобы снова открыть туннель, – сказал Кайл. – Я слышал об этом в декабре, но теперь вроде они в этом уверены.
– Дураки. Жадные болваны.
Эта новость взволновала Харольда настолько сильно, что у него начался приступ кашля.
– По крайней мере твоего отца и других смогут похоронить по христианскому обряду, – тихо сказала Пру.
Роуз удивленно оглядывала их. В глазах ее появилось выражение, которое Кайл не раз уже замечал нынешним вечером. Любопытство. А может быть, переоценка уже известного. Разговор о туннеле вызвал у нее какое-то воспоминание.
Тетя Пру подала один из своих пирогов. Аромат их мог улучшить настроение у кого угодно. Пру была мастерицей печь всевозможные пироги и пирожные. И не важно было что фрукты пролежали всю зиму в подвале. Она все-таки ухитрялась добиться блестящего результата.
Кайл снова почувствовал себя мальчиком, предвкушающим лакомство, доступное только по праздникам, когда шахтерам выдавались деньги и можно было купить сахар.
Пруденс нарезала пирог:
– Роуз помогала мне.
– Неужели?
– Ничто не сближает женщин сильнее, как совместная стряпня, – изрек Харольд. – Приятно видеть, Кайл, мой мальчик, что твоя жена любит печь пироги. Приятно сознавать, что в Лондоне ты не будешь страдать от недостатка домашней еды.
– Роуз замечательно печет, – сказал Кайл, и она зарделась от его похвалы. Он посмотрел на кусок пирога на своей тарелке. – Значит, мне следует поблагодарить тебя, дорогая?
– Я только немного помогла – порезала яблоки.
Кайл попробовал пирог. Он был изумительный.
Роуз следила за ним, пока он с аппетитом ел. И снова в ее глазах появилось это странное выражение. Она о чем-то размышляла.
Глава 14
Роуз хотела поговорить с мужем, но он не пошел наверх вместе с ней, а предоставил подняться в спальню одной.
Как только Роуз там оказалась, она поняла, почему он ее не сопровождал. То, что у них оказалась одна спальня, лишало ее всякой возможности уединения. Подготовка ко сну, которую она обычно совершала в одиночестве, теперь должна была происходить у него на глазах.
Снимая платье, корсет, нижнюю сорочку и чулки, Роуз размышляла об этом. Потом надела ночную рубашку и села на кровать убрать на ночь волосы. Она представляла, что муж тоже здесь и тоже раздевается.
Роуз оглядела кровать. Пруденс и Харольд спали в одной постели всю ночь. Каждую ночь и много лет. Они не расходились по разным комнатам, после того как выполнят свой супружеский долг. Каково это чувствовать, что твоя жизнь так тесно переплетена с чужой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94