Ухватив парня за ворот плаща, она поволокла его к входной двери, причем развила такую скорость, что мы с Юриком при всем желании догнать ее не могли. Варвара, достигнув двери, распахнула ее, выволокла бесчувственное тело на лестничную клетку и захлопнула дверь, после чего навесила на дверь цепочку, о существовании которой я успела забыть, так как никогда ею не пользовались. Совершив этот подвиг, бабка повернулась к нам и грозно сказала:
— Всем спать. Вот только трупов мне в квартире не хватало.
— И правильно, — согласно кивнул Юрик и тут же шмыгнул в свою комнату, должно быть опасаясь, что станет следующей жертвой, а я побрела к себе, злясь, что меня не только разбудили, но и озадачили, теперь лежи и думай: парень в шляпе труп или не труп, и кто он такой вообще. Коля, Володя… Что он делал на кухне, а главное, когда подавился, то есть когда лишился чувств, и какое я могу иметь ко всему этому отношение.
Однако я здорово переоценила свои силы. Думать мне в ту ночь вовсе ни о чем не пришлось, не успела моя голова коснуться подушки, как я мгновенно потеряла сознание. Когда я вновь обрела его, в комнате вовсю жарило солнце. Не помогали даже плотные шторы на окнах, в настоящий момент задернутые (не мною). С ними было даже хуже, духота в комнате стояла страшная, хотя окно и было распахнуто настежь (тоже не мною), и в комнату долетал веселый визг ребятни и грохот трамвая на соседней улице.
— Ох, как мне плохо, — простонала я, переворачиваясь на спину, и в тот же миг увидела Варвару. Она стояла возле кровати с литровой банкой в руках, наполненной какой-то мутной жидкостью.
— На, — сказала бабка, протягивая мне банку.
— Это что? — испугалась я.
— Рассол. Покойный Петр Алексеевич всегда им похмелялся…
Покойный Петр Алексеевич был бабкиным мужем и являлся выдающимся алкоголиком. О нем ходили легенды, например, как он однажды на спор выпил ведро самогона или как свалился с пожарной каланчи, причем головой вниз, и ничегошеньки себе не повредил. Смерть его тоже была героической: загорелся винный склад, и Петр Алексеевич бросился его тушить, бутылки начали взрываться, граждане покинули опасное место, а Петр Алексеевич остался. Когда пожарные выволокли его, оказалось, что герой не дышит. Впоследствии выяснилось, что он вовсе не задохнулся в дыму, как предполагали многие, а захлебнулся, отчаянно пытаясь спасти государственное добро. Бабка о покойнике говорила с неохотой. Думаю, не без его стараний Варвара стала столь нетерпимой к пьянству вообще и отдельным представителям этого порока в частности. Характер ее закалился в долгой позиционной войне, пока не приобрел вид железобетонной конструкции, способной выдержать удар танковой армии.
Однако сейчас физиономия Варвары имела скорее смущенное выражение. В открытых дверях маялся взлохмаченный Юрик. Видя, как я припала к банке, он с тяжким вздохом заметил:
— Разве рассолом-то похмелишься…
— Исчезни, — рявкнула бабка, и он исчез, но очень быстро появился вновь, теперь уже непосредственно в комнате.
— Пустое это дело, рассолом-то, — зашептал Юрик тихо, но убежденно, стараясь держаться от бабки на расстоянии. Она метнула в его сторону гневный взгляд, но, как-то вдруг сникнув, опустилась на мою постель и позвала со слезой:
— Васька…
— У-у, — промычала я, допила рассол и вернула Варваре банку, посидела немного, зажмурившись, и выдохнула:
— Хорошо…
— Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, — пробормотала бабка. Вела она себя немного странно, то есть непривычно. Чувствовалась в ней, как и в Юрике, какая-то маета. С чего мается Юрик, было более-менее ясно, а вот с какой радости нашу бабку ломает? Может, она вчера тоже… того? От этой мысли мне сделалось значительно легче, я уже не чувствовала себя бесполезным членом общества, который пал столь низко, что умудрился напиться до бесчувствия. Но все мои сомнения в отношении бабкиной трезвости развеялись как дым, потому что она сказала:
— С ума сойдешь с вами, без вина сопьешься.
— Это в каком смысле? — подала я голос. Юрик вдруг возник с другой стороны постели и деловито сообщил:
— Мужик-то — тю-тю, а мы даже не знаем, наш ли, нет ли, и куда он делся. А ну как он того? Или вовсе…
Тут надо пояснить, что Юрик обычно изъяснялся многословно, но при этом не всегда понятно. Мне и в нормальные-то дни нелегко было общаться с ним, а с перепоя и вовсе не по силам. По этой причине я махнула рукой и произнесла по слогам:
— Не мельтеши.
— Ни-ни, — замотал головой Юрик и тоже пристроился на моей постели, но бабка гневно сверкнула глазами, и он сполз на пол.
— Васька, — кашлянув, начала бабка, глядя на меня с томлением. — Я ведь ночью-то не поняла… Этот дурень заорал блажью: «степь да степь…» — и ладно бы пел, а то в первом куплете все слова переврал. И чего тогда горло драть, если слов не знаешь? Уж коль не знаешь, сиди молча, а он опять… Ну, я и рассерчала. С вечера Машка Громова нервную систему подняла со своей собакой, тявкает и тявкает, я таблетку выпила и только-только заснула, а тут этот…
— Я его развеселить хотел, — кашлянул Юрик. — Не пьет, молчит, как такое вытерпеть можно? Вот я и запел. Хотел как лучше…
— Ага, он хотел как лучше, а я в сердцах… может, чего лишнее сказала, так ты того, не сердись…
— Ой, — простонала я, опустив голову на подушку и пытаясь понять, что им от меня надо.
— Плохо тебе? — обрадовался Юрик, приподнимаясь с пола. — Может, пивка? Или водочки? Я махом, одна нога здесь, другая там…
— Не надо водочки, — испугалась я.
— А пиво?
— И пиво не надо.
— Правильно, — кивнула Варвара. — В этом деле рассол лучше всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11