вопли Михаила Степановича за стеной, походившие на рев раненого медведя, причем медведя музыкального (он то и дело сбивался на мотив популярной ямщицкой песни), и ночное бдение Иннокентия Павловича в кустах возле дома. Он занял там позицию ближе к одиннадцати вечера, курил, смотрел томно на мои окна и время от времени устраивал под ними пробежки, восклицая: «Ах, Лиза, Лиза», чем очень волновал меня и нервировал соседей. К утру я была готова отправиться куда угодно. Южный берег Крыма, безусловно, предпочтительней, но я уже обещала Мышильде, что возьму ее с собой, а везти ее к морю не хотела из вредности. Хочется ей искать сокровища, пусть ищет.
В девять утра Иннокентий Павлович, вдоволь набегавшись, возник на пороге моей квартиры. Михаил Степанович оглашал громким храпом жилище, но звонок в дверь его потревожил, и он предстал перед нами в оранжевой пижаме и разных тапочках.
— Иннокентий Павлович, — сказал он с достоинством. — Не мешало бы вам подумать о людях. Мы отдыхаем. Вчера вы и так слишком долго отвлекали Елизавету от домашних дел, а сегодня в такую рань мы вновь вынуждены вас видеть.
— Да пошел ты… — ответил Иннокентий Павлович, который, будучи на восемь лет моложе и чуть крупнее своего предшественника, иногда сгоряча мог себе и позволить кое-какие вольности.
— В чем дело, Лиза? — вскинув голову, мелодично пробасил Михаил Степанович, а я с улыбкой сообщила:
— Вынуждена вас покинуть. Отбываю в экспедицию.
— А как же твоя работа? — забеспокоился Михаил Степанович (к моей работе он относился с трепетом).
— Мертвый сезон, — утешила я. — Отправляюсь сегодня.
— С кем? — насторожился Иннокентий Павлович.
— С сестрицей, а вы тем временем займитесь разменом квартир.
Развернувшись на пятках, я пошла за чемоданами. Оба бывших сунули головы в дверь и стали наблюдать за мной, потом в два голоса вопросили:
— Ты куда?
— За сокровищами, — охотно сообщила я.
— За какими? — проявил интерес Михаил Степанович.
— За семейными.
— Это опасное предприятие, — встревожился он. — Рядом с тобой должен быть мужчина.
— Может, повезет, — пожала я плечами.
— Я хотел сказать, что мог бы поехать с тобой, — обиделся Михаил Степанович, а Иннокентий Павлович двинул его в ребра локтем, вроде бы нечаянно, и заметил:
— А почему это вы? Я тоже могу. И у меня отпуск. В конце концов, я имею больше прав.
— Плевать, — презрительно бросил Михаил Степанович, театрально выбросив вперед ладонь. — Я люблю Лизаньку, любовь выше условностей, что нам людское мнение…
Иннокентий Павлович опять двинул локтем, и Михаил Степанович декламацию прекратил.
— Все, ребята, — заявила я, с улыбкой глядя на них. — Вы тут развлекайтесь, а я вслед за мечтой… Михаил Степанович, как там дальше?
— Белеет парус одинокий, — грустно сказал Иннокентий Павлович, а Михаил Степанович забеспокоился:
— Лизанька, а экспедиция продлится долго?
— До первых морозов, — ответила я.
— А как же… я имею в виду… — В этом месте он трагически вздохнул, а я перевела взгляд на журнальный столик. Сотня уже исчезла. Заметив мой взгляд, Михаил Степанович приуныл и ссутулился.
— Тебе следует немного похудеть, — бодро заявила я и скомандовала:
— Берите чемоданы и к машине.
Предварительный этап намеченной экспедиции на этом не закончился. Заехав за Мышильдой, которая тоже собрала три чемодана, непонятно зачем — проку от ее нарядов как от дождя в январе, мы отправились к ее маме, моей тетке. Она проживала
В бабушкином доме, где хранились семейные реликвии. В то, что мы решили искать сокровища, тетка Анна поверила не сразу. Мышильде она вовсе не верила, в принципе и никогда, обвиняя в хитрости и двуличии, унаследованном от сбежавшего родителя.
— Лизка, неуж правда? — спросила тетка, напоив нас чаем и внимательно выслушав.
— Правда, — кивнула я. — Если они там есть, я их найду.
— Ага, — легко согласилась тетка и пошла в чулан, откуда вернулась с коробкой из-под сапог. В коробке хранились материалы предыдущих экспедиций, а также скудные сведения о доме с сокровищами.
На свет Божий были извлечены: фотография дома, сделанная в 1917 году фотографом-соседом, большим любителем родного города, снимки прабабки на фоне крыльца того же дома, еще с десяток фотографий, выполненных в разные времена. С трудом можно догадаться, что видим мы одно и то же сооружение, год от года претерпевавшее все большие и большие изменения. Сдвинув головы над столом, мы занялись изучением фотографий и нескольких планов дома, а также карт, где отчий дом был привязан к местности. Через час я знала все, что хотела. Тетка Анна перекрестила меня и сказала:
— Ты найдешь.
— Служить семье всегда рада, — гаркнула я, потом склонила голову и удостоилась теткиного поцелуя.
Тетка ниже меня ростом на восемь сантиметров и уже несколько лет считает меня в семье старшей. Мужики спивались и хирели, семья делала ставку на меня. Тетка торопливо перекрестила свою бесцветную дочь и напутствовала:
— Не язви. Слушай Лизку. И не воображай, что у тебя есть ум.
— Ну, маменька, — рычала Мышильда уже в машине. — Ну, утешила. Всю жизнь ты у нее любимое чадо.
— Мы похожи, — усмехнулась я.
— Ага. Гаргантюа и Пантагрюэль.
— Они были обжоры, а у меня объем талии пятьдесят восемь сантиметров, и это при моем росте. А у тебя, худосочная, сантиметров семьдесят, не меньше.
— Шестьдесят два, — разозлилась Мышильда и покраснела, она всегда краснеет, когда врет.
— Так я тебе и поверю, — хохотнула я и сосредоточилась на дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10