Должно быть, получил неплохую взятку. Поэтому они и пользуются счетами в «Харцвайгер банке», где герр Дитвайлер может лично следить за судьбой денег.
- Понятно. Итак, заняв сорок миллионов долларов, они делают кучу денег. Что такое «денежный станок дядюшки Сэма»?
Я покачал головой.
- Не знаю. Похоже, в этом проклятом «станке» ключ ко всей операции. Понятия не имею, что это за чертовщина.
- Может быть, это какое-то правительственное агентство? - предположил Томми.
- Возможно, - сказал я. - Но я не понимаю, как можно разбогатеть, отдав деньги государственному учреждению.
- Может, под «дядюшкой Сэмом» подразумевается армия? - гадал Томми. - Многие зарабатывают на армии. Оборонные контракты и все такое прочее.
- Возможно, - согласился я.
Мы еще несколько минут обсуждали различные варианты, но разумного объяснения так и не нашли.
- Итак, чем я могу помочь? - спросил Томми.
- Вы уверены, что хотите помогать? - возразил я. - Теперь вы знаете, что случилось с Дебби Чейтер и Грегом Шофманом.
- Послушайте, я - безработный, и мне чем-то нужно занять себя. К тому же это интереснее, чем продавать облигации. И чем больше я разворошу это осиное гнездо под названием «Блумфилд Вайс», тем лучше.
- В таком случае вы можете попытаться что-то узнать о судьбе Грега Шофмана, - предложил я и рассказал о своих безуспешных попытках. - Я хотел бы знать, кто убил его. Не менее важно узнать, что ему стало известно перед смертью. Не исключено, что он раскопал какие-то убедительные факты, уличающие Кэша и Вайгеля. Я бы сделал это сам, но меня долгое время не будет в Нью-Йорке. Если вы обнаружите что-нибудь интересное, позвоните мне на конференцию.
Томми заверил меня, что сделает все от него зависящее, мы расплатились, вышли из кофейни и расстались.
Томми мне нравился. Какое-то время я укорял себя, что без особой нужды подвергаю его опасности. Нет, решил я, это просто глупо. Я знал больше Томми, и тем не менее мне, похоже, ничто не угрожало.
Я вернулся в отель потный, уставший, измученный жарой. На телефонном аппарате горела красная лампочка. Я не обратил на нее внимания и прежде всего направился под душ. Остыв под струями холодной воды и почувствовав себя гораздо лучше, я подошел, наконец, к телефону и включил запись на автоответчике. Оказалось, что на следующий день в Нью-Йорк прилетает Хамилтон. Он предлагал встретиться в фешенебельном итальянском ресторане в Ист-сайде. Это хорошо. В моей голове все перепуталось. Если я обстоятельно поговорю с Хамилтоном, все станет на свои места.
Следующий день был последним перед отлетом в Финикс. На утро у меня были запланированы визиты в два инвестиционных банка. В одном из них очень настойчивый карлик по фамилии Кеттеринг долго читал мне лекцию о тех неограниченных возможностях, которые будто бы представляются в погрязшей в долгах Южной Америке. Меня совершенно не интересовала Южная Америка, Кеттеринг это чувствовал и едва не ругал меня последними словами. Все же ему удалось внушить мне мысль, что только идиот не может понять великие финансовые возможности, которые открывает этот континент. К концу разговора я готов был послать Кеттеринга к черту.
Утро было потрачено зря. Усталый и раздосадованный, я решил пройти из офиса инвестиционного банка до ресторана пешком. Мне позарез нужен был глоток свежего воздуха, хотя бы нью-йоркского - горячего, пыльного и в то же время влажного. Я медленно брел по городу, пересекая узкие улицы и широкие авеню, осматриваясь по сторонам.
Я шел по пустынной узкой улице. Высокие здания, стоявшие по обеим ее сторонам вплотную друг к другу, превращали улицу в глубокое ущелье. Здесь вокруг аккуратно расстеленных ковриков, акустического оборудования и набора примитивных ударных инструментов собралась группа коренастых, крепких мужчин, укутанных в большие пончо. Их широкие и скуластые, смуглые и обветренные лица венчали своеобразные шляпы, походившие на старомодные котелки. На всей улице, кроме этих людей и меня, не было ни души. Я остановился послушать необычный оркестр. Экзотическая музыка обладала таинственной притягательной силой. Она напоминала о крутых склонах гор, о медленно парящих хищных птицах, о древних пустынных альпийских лугах Анд. Не знаю, сколько я так простоял, околдованный музыкой. Потом музыканты прервали игру и лишь тогда, застенчиво улыбнувшись, обратили внимание на меня. Я купил одну из их записей, пленки с которыми они разложили на тротуаре. На коробке кассеты была приклеена фотография серьезных музыкантов и название группы: «Лас инкас». Я пошел дальше, а таинственная музыка все звучала у меня в ушах. Через минуту я снова окунулся в оглушающую суету Третьей авеню.
Ресторан был светлым и просторным. Естественное освещение и металлические столики, очевидно, должны были имитировать итальянскую сельскую тратторию в саду. Впрочем, дорогие неброские костюмы посетителей и шикарные платья дам сразу выдавали атмосферу роскошного нью-йоркского ресторана.
Хамилтон уже сидел за столиком, на котором разложил кипы бумаг. В этом дорогом ресторане он с его документами выглядел совершенно неуместно. Я подвинул кресло, а Хамилтон бросил взгляд на часы и слегка нахмурился. Я тоже проверил время - было 12:33. Я опоздал на три минуты. Кто кроме Хамилтона стал бы хмуриться из-за трех минут?
Потом Хамилтон сменил гнев на милость, улыбнулся и жестом пригласил меня сесть. Заталкивая бумаги в портфель, он спросил:
- Как вам понравился Нью-Йорк?
- О, мне Нью-Йорк нравится, - ответил я. - Он всегда такой... - я помедлил, подбирая нужное слово, - неожиданный.
Я рассказал Хамилтону о случайно встретившемся мне перуанском оркестре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127