Я обдумал ряд потенциальных сделок, но заключать какую-либо из них желания у меня не возникло. Поэтому мы с Эдом просто наблюдали за рынком – акции «Рено» все продолжали подниматься, а десятилетние государственные облигации били своих двухлетних собратьев по всем статьям.
Все, и особенно Грег, обращались со мной с преувеличенным вниманием и сочувствием, Эд старался предугадать каждое мое желание. В какой-то момент, неожиданно взглянув на него, я заметил, что он смотрит на меня с необыкновенно горестным выражением. Вообще говоря, окружающие предоставили меня самому себе. Если я захотел выйти на работу, прекрасно. Однако никто не предполагал, что я стану заниматься повседневными делами – я мог поступать, как мне вздумается, а они под меня подстраивались. Мне казалось, что я веду себя как обычно, хотя и подозревал в глубине души, что это не совсем так. Тем не менее мне никто не докучал, что очень меня устраивало.
Мысли, которые привели меня в смятение той ночью, когда я нашел Ричарда, стали постепенно упорядочиваться. Боль утраты была почти непереносимой, однако я твердо решил не позволить себе пасть духом. Я понимал, что с психологической точки зрения уязвим и беззащитен, так и не сумев оправиться от потрясения, вызванного разводом родителей и смертью мамы. Однако я стремился сделать все, что в моих силах, чтобы выдержать этот новый удар.
Меня преследовали чувства вины и гнева. Гнев порождался ощущением вины, я мучился от того, что не сумел предвидеть и предотвратить гибель Ричарда. Странным образом гнев этот обращался и против самого Ричарда. Мой старший брат, мой единственный в мире покровитель и защитник, бросил меня, позволил убить себя из-за своей дурацкой компании. Если бы он проявил больше благоразумия и, последовав моему совету, продал ее, то сейчас, может быть, был жив. Я осознавал что подобные мысли абсурдны и смахивают на предательство, однако понимание этого лишь подогревало во мне злость и раздражение.
Вот и мама у нас могла вспылить по любому поводу. Раздражение свое она выплескивала, придираясь ко всяким мелочам. То я вернулся с прогулки в перепачканных штанах, то отец, взявшись мыть посуду, разбил кувшин, то проклятое английское лето зарядило дождями с утра до ночи... Когда она взрывалась, это было нечто феноменальное – поток английских ругательств быстро переходил в лавину куда более выразительной брани на итальянском, ручьи слез и бешеная жестикуляция, даже летящие куда попало тарелки и стаканы, причем всегда из тех, что до свадьбы принадлежали отцу, свое приданое она не трогала. Однако буря быстро стихала. Через полчаса мама успокаивалась, к вечеру уже снова улыбалась и смеялась. А когда отец от нее ушел, приступ гнева длился целую неделю, и это чувство так и осталось у нее в душе до самой смерти.
Теперь оно перешло ко мне.
Я унаследовал ее характер. Из-за этого в школе нередко попадал в беду – ввязывался в драки, ссорился с подружками. Взрослея, я старался обуздать свою вспыльчивость. В этом мне очень помогла профессия – очень скоро я осознал, что лишь неукоснительная самодисциплина позволяет делать деньги из месяца в месяц, а потому мне необходимо обдумывать свою реакцию на события, а не опрометчиво следовать первому же порыву. В наших отношениях с Карен я был образцом терпимости и терпения. Однако гнев по-прежнему жил в моем сердце, только затаился в самом глухом его уголке.
Чем больше я об этом думал, тем яснее и четче становился объект той ярости, что пробудила во мне гибель Ричарда, – ублюдок, который его убил. Я молил Бога, чтобы полиция его нашла.

* * *

Полиция вела расследование весьма тщательно. Компанию «Харрисон бразерс» посетил инспектор Керр, который побеседовал с Карен и Грегом; он, судя по всему, также предпринял поездку в Годэлминг и говорил с грозной Дафни Чилкот. Конечно, для того, чтобы нас отсеять. У меня не было никаких сомнений в том, что полицейские проверили и всех других, чьи имена я назвал им в Керкхейвене.
А телефонные звонки меня просто замучили. Звонил сержант Кокрин, сообщивший, что эксперты закончили работу в доме Ричарда и я могу заходить туда в любое время, когда пожелаю. Следствие, однако, продолжается, хотя, по его словам, зацепок у них оказалось не так уж и много.
Я позвонил в Купар поверенному, чтобы навести справки по поводу разных свидетельств и других необходимых документов. К моему разочарованию, он заявил, что, хотя вскрытие тела Ричарда и произведено, выдать мне его для погребения нельзя, поскольку адвокат будущего ответчика может затребовать повторную экспертизу. А поскольку ответчика пока не существовало, до появления оного с похоронами мне придется подождать.
Мне позвонил Грэм Стивенс, юрисконсульт из эдинбургской фирмы «Бернс – Стивенс», и познакомил с содержанием завещания Ричарда. Брату принадлежало восемьсот тысяч из двух миллионов акций «Фэрсистемс», то есть сорок процентов компании. После сообщения о его смерти цена акции упала до четырех с половиной долларов, таким образом, этот пакет номинально стоил около трех с половиной миллионов долларов. Эта сумма была поровну поделена между нашим отцом и мною. Из другого имущества, представлявшего хоть какую-то ценность, остался лишь Инч-Лодж, который Ричард завещал мне. К счастью для меня, оказалось, что весьма крупную сумму, за которую Ричард заложил дом три года назад, чтобы временно покрыть потребности «Фэрсистемс» в наличных средствах, можно было возместить за счет выплат по его полису страхования жизни.
Честно говоря, обладателем почти двух миллионов долларов я себя не ощущал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140