Пока шел, распарился, расстегнул однорядку — вот уж для осени удобная вещь, что бы там ни наговаривали про старинную русскую одежду позднейшие историки. Да, долгополая, но ведь зато просторная и движений совсем не стесняет, а надо — так можно и рукава отбросить назад, просунув руки в проймы. Сдвинув набекрень обшитую беличьим мехом шапку с синим, под цвет однорядки, верхом, Иван протер рукавом заляпанные присохшей грязью пуговицы на кафтане, поправил на поясе калиту с мелочью и решительно направился к торговым рядам. А что — нельзя уж и прикупить чего, себе-то, любимому?
Заметив важного и, судя по одежке, совсем не бедного человека, его тут же обступили торговцы:
— Сбитень, сбитень! Отведай сбитню, боярин!
— Да с пирожком, не пожалеешь! Вкусны пироги-с брусникой, да с капустой, да с зайчатиной, — во рту тают!
— Бери, бери, боярин!
Мальчишка-пирожник с таким напором засовывал пироги Раничеву за пазуху, что тот, заподозрив неладное, незаметно опустил правую руку к поясу — удобная вещь однорядка! Ага! Чья-то ладонь уже нашарила кошель. А ну-ка…
— Уай! Больно, дядько! — заголосил пирожник — Иван был мужчиной не хилым и сжал ладошку — уж сжал!
— Поди прочь, парень, — отпуская, сквозь зубы посоветовал Раничев. — Поищи другого тетерю.
Выпущенный тать — щуплый чумазый малец, светлоглазый, с родинкой над верхней губой, — извернулся ужом и затерялся в толпе. Остальные, правда, не отставали:
— Сбитень, сбитень.
Так ведь и не отстанут, собаки! Иван махнул рукой:
— Пес с тобой, нацеди кружку. Сбитенщик широко улыбнулся:
— На здоровье, боярин!
Бросив парню медяху — «полпирога», медная такая монетица с ноготь, — Раничев отошел с кружкой к суконным рядам, встал чуть в сторонке, попивая. И в самом деле — изрядный был сбитень, чуть поостывший, правда, да духмяный, пахнущий и липовым медом, и травами — чабрецом, иван-чаем, тамянкой. Иван с удовольствием выпил, подозвал парня:
— А налей-ка еще!
Суконник — рыжебородый мужик с обветренным красным лицом — развертывал свой товар перед дородной боярыней или уж, по крайней мере, богатой купчихой, тоже краснолицей, в желтых черевчатых сапожках и малиновом бархатном торлопе на бобровом меху, надетом поверх телогреи из желто-зеленой камки, подбитой лисою. И торлоп, и телогрея, и цветастый шерстяной плат — убрус — были щедро украшены бисером. Боярыня — да, пожалуй, боярыня, не из столбовых, конечно, но тоже не последнее дело, судя по двум слугам, почтительно стоявшим сзади, — придирчиво выбирала ткань. А уж суконник-то расстелился! Улыбался, аж светился весь, ловко разматывая кипы. На взгляд Ивана, выбор был преизряден: тяжелая блестящая парча алого цвета, зеленая камка, темно-голубой переливчатый атлас, солидная фиолетовая тафта, легкая, чуть скользящая меж пальцами, объярь, палевая, словно раковина-жемчужница, тускло-серый зарбаф, коему сносу нет, легкомысленные полупрозрачные поволоки, и прочая, и прочая, и прочая. Раничев не видал такого выбора даже в магазине «Ткани», что располагался не так и далеко от его дома, меж длинным райкомхозовским забором и автобусной остановкой. Однако, судя по всему, у боярыни явно было другое мнение Выпятив нижнюю губу, она окатила торговца презрительным взглядом:
— А байберека что, нетути?
— Нетути байберека, — виновато развел руками купец. — Да вона, госпожа, возьми камки, ишь, ровно бы как светится, уж не хуже байберека будет.
— Да уж счас, не хуже, — боярыня подбоченилась. — Алтабасу ты тож не привез?
— Так ведь караваны то уж и не ходят почти, матушка! Глянь-ко на атлас — чудо, а не атлас, как раз на шушун али летник.
— И сколь за него хошь?
— Да за десять сажень деньгу.
— Кровопивец! Как есть, кровопивец! Деньгу — за десять сажен? Да где ж это видано-то такое, люди добрые? — Боярыня еще больше раскраснелась, сорвалась на крик, да такой громкий, визгливый, что у Раничева заложило уши. — Ин, ладно, дам деньгу, — неожиданно прервав крик, произнесла боярыня обычным голосом. — Но — за весь отрез.
— Побойся Господа, матушка! В нем ить двадцать сажен!
— Тю!
— Ну, не двадцать… помене…
— Ну, как хошь. — Боярыня развернулась уйти, и купец схватил ее за рукав, сказал со вздохом: — Забирай, матушка.
Довольно улыбнувшись, боярыня оглянулась на слуг…
Невольно наблюдавший за всей этой сценой Иван допил наконец сбитень и повертел головой в поисках сбитенщика — вернуть кружку. И вздрогнул вдруг от яростного визга боярыни.
— Тать, держи татя! — вопила та, потрясая аккуратно разрезанной понизу калитой. — Ох, христопродавцы!
Слуги ее орлами кинулись вслед за молодым кругломордым парнем, рыжие кудри которого мелькали уже меж дальними мясными рядами. Собравшимся вокруг любопытным обворованная боярыня детально описывала вора — кто-то уже и кинулся на помощь слугам, а кто-то… Кто-то проворно шарил по чужим кошелям — момент был удачным. Вспомнив, что больше всего краж случается, когда всем миром ловят вора, Иван сунул руку к поясу…
— Мать твою!
Кошеля не было! Мало того, не было и самого пояса со всеми зашитыми в нем сребрениками. Вот так опростоволосился! Впрочем, похититель не мог уйти далеко… Хотя наверняка у него были подельники — вон тот, рыжий, и., вон тот, цыганистого вида малец с родинкой на верхней губе, что ныне сноровисто шарил в толпе. А ну-ка!
Протянув руку, Раничев быстро словил мальца за загривок и, не говоря ни слова, потащил за собой по рынку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17