ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
– Мы ни Шуйского знать не хотели, ни панского самозванца Мы ни Шуйского знать не хотели, ни панского самозванца. – Шуйский Василий Иванович (1552–1612) – русский царь в 1606–1610 гг. В борьбе за власть пытался заручиться поддержкой Пскова, но безуспешно. В Пскове вообще с неприязнью относились к боярскому роду Шуйских: во время малолетства Ивана Грозного наместником в Пскове был дед В.И.Шуйского, князь Андрей Шуйский, надолго запомнившийся псковитянам своей жестокостью. Псков не признал также и самозванца Лжедмитрия I. В начале XVII в. Псков фактически получил самостоятельность.
. За город стояли.
– А кто, отец, кто стоял? – спросил сапожник Тереша, придвинувшись к чернецу.
– Меньшие повстали. Дали колодникам да холопам волю, да и поставили над собой мужика Тимофея…
– Кудекушу, что ли, Трепца? Кудекушу, что ли, Трепца? – Во время осады Пскова шведами в 1611 г. во главе управления городом встал представитель низших слоев псковского посада «мужик простой» Тимофей по прозвищу Кувекуша Трепец. При нем в Пскове был восстановлен вечевой порядок.
– нетерпеливо перебил зелейный варщик Зелейный варщик – пороховой мастер. Зелье – порох.
Харлампий.
Монах усмехнулся:
– Слыхали, стало быть, про него?
– Слыхали. Вор был! – громко ответил Туров.
– Мужик, а не вор! Воры были такие, как ты дворянин. А он тех воров побивал. Еще тридцати годов тогда ему не было, а далось ему пуще всех; силу взял!
– Воевода, да и только! – с насмешкой поддразнивал Туров.
– Воеводам указывал, – подтвердил монах. – На место воевод вот таких горьких пьяниц к расправе градской посадил… И сидели! Кабак забыли! Головы светлы стали у всех, глаза ясны, как звезды. Мужики простые вершили суд и расправу над такими вот Федьками… Не Омельянов тогда был, а Трифон Гудов. На площади жгли его огоньком…
– Воры грабили по дворам да добро тащили – в том и правда была воровская! – со злобой воскликнул Туров.
– Врешь! Корыстников мы дубьем побивали на площади… И дворян и бояр побивали! Рыбницку башню по самые окна мозгами дворянскими позадрызгали…
– Отплатили за все неправды, – сочувственно подсказал чеботарь.
– Как вот такого злодея прикончат, бывало, на площади, – указал на Турова старый монах, – так все и станут еще дружнее… Вот как оно было… Пьем, что ли, еще? – поощрил Истому монах.
– Совка, давай! – приказал Истома.
– И я с вами в мысли! – откликнулся сапожник.
– Пьем на погибель неправдам! И я! – поддержал Харлампий, подставив чарку.
– Давай наливай! – шумно крикнул Истома.
Смелые речи монаха всех захватили. Все слушали его, тесно прижавшись друг к другу, прервав беседы и споры, забыв о своих делах. Теперь все взялись за чарки и разом выпили по глотку.
В тишине, пока пили, сразу стал слышен мерный, как человеческий, храп уснувшего после чарки медведя.
– Куда же девался Кудекуша, деда? – громко спросил скоморох.
– Туды и девался, что на кол его посадили! – с издевкой ввязался Туров.
– Ан нет! – задорно воскликнул монах. – Хотели такие, как ты, да он клобуком Клобук – монашеский головной убор. «Прикрылся клобуком» – постригся в монахи.
прикрылся… Поди-ка возьми! – И монах по-детски выставил кукиш под нос сыну боярскому.
– Эх, ныне б такого! – тяжело вздохнул Истома.
– Не смутное время! Ныне кто бы с эким Кудекушкой в мыслях был! – возразил сын боярский.
– А хоть я! Да сколь хошь людей знаю, что встали бы вас давить! – выкрикнул Истома, забыв осторожность.
– По всем городам люди миром подняться на больших готовы. Я сколь исходил по Руси… – подхватил скоморох.
Туров вскочил.
– А ну, кто пойдет? Кто пойдет? Назови имяны! – подступил он к Истоме. – В каких городах? – обернулся он к скомороху.
– Фьтю, фьтю! Куси, сын боярский, куси! – насмешливо зашумели пропойцы.
– Н-наз… зови имяны! – с пьяным задором опять повернулся Туров к Истоме.
Услышав крики и улюлюканье, пропойцы повскакали из дальних углов кабака и окружили их. Туров об одном сапоге, в распахнутой шубе на голое тело, но с саблей показался смешон. Раздался гогот.
– Уйди! С твоей бы рожей сидеть под рогожей… Не лезь! Об тебя руки пачкать… – огрызнулся Истома.
Хохот толпы и слова звонаря раздразнили Турова.
– Сказывай, кого знаешь в изменной думе, холоп! – выкрикнул Туров, схватившись за саблю и вращая покрасневшими, бессмысленными глазами.
– Ох, сын ты боярский, дрянь из дворян! – распалился Истома. – Что как черт за душой пристал! И твою-то душонку выну!
Он вскочил, надвинувшись грудью на Турова, и схватил со стола тяжелую оловянную кружку. Злость душила его: ударить и размозжить башку!
– В кабаке без побою! – услышал Истома голос кабатчика.
– Убью-у! – заревел сын боярский, выдернув саблю из ножен.
Люди шарахнулись в стороны, но не успел сын боярский взмахнуть саблей, как оловянная кружка Истомы ударила по голове, повалив его с ног.
Истома, не помня себя, опять замахнулся.
– Караул! Государево слово! – в страхе зажмурясь, взревел Туров.
Истома опомнился и опустил свою кружку, но Туров не видел.
– Государево слово! Слово!.. – орал он все громче.
Люди бросились врассыпную. Никто не хотел стать послухом Послух – свидетель.
в «государевом слове», каждый спешил скрыть лицо в надежде, что Туров его не запомнит.
Кабак опустел. Истома стоял, недоуменно озираясь, словно только что проснулся среди кабака, большой и нескладный.
Земские ярыжки с улицы вбежали в кабак.
Туров медленно поднялся с пола, из рассеченного кружкой лба текла кровь, и он размазал ее по лицу и одежде.
– На того бородастого слово, – указал он на Истому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240
. За город стояли.
– А кто, отец, кто стоял? – спросил сапожник Тереша, придвинувшись к чернецу.
– Меньшие повстали. Дали колодникам да холопам волю, да и поставили над собой мужика Тимофея…
– Кудекушу, что ли, Трепца? Кудекушу, что ли, Трепца? – Во время осады Пскова шведами в 1611 г. во главе управления городом встал представитель низших слоев псковского посада «мужик простой» Тимофей по прозвищу Кувекуша Трепец. При нем в Пскове был восстановлен вечевой порядок.
– нетерпеливо перебил зелейный варщик Зелейный варщик – пороховой мастер. Зелье – порох.
Харлампий.
Монах усмехнулся:
– Слыхали, стало быть, про него?
– Слыхали. Вор был! – громко ответил Туров.
– Мужик, а не вор! Воры были такие, как ты дворянин. А он тех воров побивал. Еще тридцати годов тогда ему не было, а далось ему пуще всех; силу взял!
– Воевода, да и только! – с насмешкой поддразнивал Туров.
– Воеводам указывал, – подтвердил монах. – На место воевод вот таких горьких пьяниц к расправе градской посадил… И сидели! Кабак забыли! Головы светлы стали у всех, глаза ясны, как звезды. Мужики простые вершили суд и расправу над такими вот Федьками… Не Омельянов тогда был, а Трифон Гудов. На площади жгли его огоньком…
– Воры грабили по дворам да добро тащили – в том и правда была воровская! – со злобой воскликнул Туров.
– Врешь! Корыстников мы дубьем побивали на площади… И дворян и бояр побивали! Рыбницку башню по самые окна мозгами дворянскими позадрызгали…
– Отплатили за все неправды, – сочувственно подсказал чеботарь.
– Как вот такого злодея прикончат, бывало, на площади, – указал на Турова старый монах, – так все и станут еще дружнее… Вот как оно было… Пьем, что ли, еще? – поощрил Истому монах.
– Совка, давай! – приказал Истома.
– И я с вами в мысли! – откликнулся сапожник.
– Пьем на погибель неправдам! И я! – поддержал Харлампий, подставив чарку.
– Давай наливай! – шумно крикнул Истома.
Смелые речи монаха всех захватили. Все слушали его, тесно прижавшись друг к другу, прервав беседы и споры, забыв о своих делах. Теперь все взялись за чарки и разом выпили по глотку.
В тишине, пока пили, сразу стал слышен мерный, как человеческий, храп уснувшего после чарки медведя.
– Куда же девался Кудекуша, деда? – громко спросил скоморох.
– Туды и девался, что на кол его посадили! – с издевкой ввязался Туров.
– Ан нет! – задорно воскликнул монах. – Хотели такие, как ты, да он клобуком Клобук – монашеский головной убор. «Прикрылся клобуком» – постригся в монахи.
прикрылся… Поди-ка возьми! – И монах по-детски выставил кукиш под нос сыну боярскому.
– Эх, ныне б такого! – тяжело вздохнул Истома.
– Не смутное время! Ныне кто бы с эким Кудекушкой в мыслях был! – возразил сын боярский.
– А хоть я! Да сколь хошь людей знаю, что встали бы вас давить! – выкрикнул Истома, забыв осторожность.
– По всем городам люди миром подняться на больших готовы. Я сколь исходил по Руси… – подхватил скоморох.
Туров вскочил.
– А ну, кто пойдет? Кто пойдет? Назови имяны! – подступил он к Истоме. – В каких городах? – обернулся он к скомороху.
– Фьтю, фьтю! Куси, сын боярский, куси! – насмешливо зашумели пропойцы.
– Н-наз… зови имяны! – с пьяным задором опять повернулся Туров к Истоме.
Услышав крики и улюлюканье, пропойцы повскакали из дальних углов кабака и окружили их. Туров об одном сапоге, в распахнутой шубе на голое тело, но с саблей показался смешон. Раздался гогот.
– Уйди! С твоей бы рожей сидеть под рогожей… Не лезь! Об тебя руки пачкать… – огрызнулся Истома.
Хохот толпы и слова звонаря раздразнили Турова.
– Сказывай, кого знаешь в изменной думе, холоп! – выкрикнул Туров, схватившись за саблю и вращая покрасневшими, бессмысленными глазами.
– Ох, сын ты боярский, дрянь из дворян! – распалился Истома. – Что как черт за душой пристал! И твою-то душонку выну!
Он вскочил, надвинувшись грудью на Турова, и схватил со стола тяжелую оловянную кружку. Злость душила его: ударить и размозжить башку!
– В кабаке без побою! – услышал Истома голос кабатчика.
– Убью-у! – заревел сын боярский, выдернув саблю из ножен.
Люди шарахнулись в стороны, но не успел сын боярский взмахнуть саблей, как оловянная кружка Истомы ударила по голове, повалив его с ног.
Истома, не помня себя, опять замахнулся.
– Караул! Государево слово! – в страхе зажмурясь, взревел Туров.
Истома опомнился и опустил свою кружку, но Туров не видел.
– Государево слово! Слово!.. – орал он все громче.
Люди бросились врассыпную. Никто не хотел стать послухом Послух – свидетель.
в «государевом слове», каждый спешил скрыть лицо в надежде, что Туров его не запомнит.
Кабак опустел. Истома стоял, недоуменно озираясь, словно только что проснулся среди кабака, большой и нескладный.
Земские ярыжки с улицы вбежали в кабак.
Туров медленно поднялся с пола, из рассеченного кружкой лба текла кровь, и он размазал ее по лицу и одежде.
– На того бородастого слово, – указал он на Истому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240