На другой день рано утром Кречовский послал записку к Богдану. В ней он уведомлял, что если кум желает выгодно продать своего коня, о чем пан случайно услышал, то он может привести его на ярмарку в город Бужин; Покупателем, может быть, будет сам пан староста. Казаку, посланному с письмом, никаких других поручений не было дано, а на все вопросы Богдана он лаконически отвечал:
– Не знаю.
Настала ярмарка. Богдан с конем стоял в стороне и ждал обещанного покупщика, как вдруг его окружили жолнеры пана Конецпольского с Кречовским во главе. В первую минуту Богдан даже не понял, в чем дело, и собирался было здороваться с ним; но тот ему объявил, что арестует его по приказу пана старосты.
– Что это значит, пан Кречовский! – удивился Богдан, – не сам ли полковник писал, что пан староста желает купить у меня коня? Что это за шутки?
– Не всякому слуху можно верить, пан Хмельницкий, – с иронией заметил Кречовский. – Я думал, что пан Зиновий менее доверчив. Впрочем, куманек, –прибавил он тихо, искоса поглядывая на жолнеров, ехавших в некотором отдалении, – не слишком кручинься, я тебя как-нибудь выручу, только держи себя умненько с панами: тебе сделают строжайший допрос.
Пан староста ожидал своего узника в канцелярии. Кроме него был там и казацкий комисар Шембек, не то немецкого, не то еврейского происхождения, сухой, строгий, невозмутимый. С комисаром явилось несколько старшин казацких, и Богдан к своему удивлению увидел, что все это были из присутствовавших на раде. Писарь приготовился записывать показания. Комисар начал допрос.
– Богдан Хмельницкий, тебя обвиняют в том, что ты мутишь народ и что с целью подготовить восстание, ты собирал раду казацкую.
– В первый раз слышу! – отвечал удивленно Богдан. – Кто же меня обвиняет, и когда я собирал раду и где?
Он так ловко разыграл невинного, что пан Кречовский только посмеивался себе в ус.
– Кто тебя обвиняет, до этого тебе дела нет, – сказал комисар. – А раду ты собирал на этих днях в лесу, и на ней присутствовали все знатнейшие старшины казацкие.
Богдан с притворным удивлением посмотрел на комисара, потом подумал, как бы что-то припоминая, и, наконец, сказал:
– На днях мы, действительно, со знатными старшинами собирались в роще, но это была не рада, а приятельская пирушка. Вам известно, что я прежде был войсковым писарем, у меня осталось много старых знакомств, вот друзья и пожелали угостить мня. У меня же теперь нет пристанища, в Чигирине домишко маленький, и пришлось, чтобы попировать с приятелями, забраться в лес.
– Богдан говорит сущую правду, подтвердил один из казацких старшин, почтенный благообразный старик, бывший у Шембека, по-видимому, в особом почете. – Могу вам доложить, пан комисар, что все это так и было, как он вам рассказывает. Все мы вместе с ним пировали в роще, вот и товарищи то же скажут. Все мы готовы поклясться, что и слова лишнего сказано не было; пили да песни пели, какая тут рада.
Остальные старшины подтвердили слова своего товарища, а один из них еще прибавил:
– Да я и догадываюсь, кто на него донес. Это, верно, Роман Пешта, он давно с ним не в ладах; пусть-ка он попробует в лицо нам повторить свои клеветы.
– Видите, панове! – подтвердил Кречовский, обращаясь к старосте и комисару, – я говорил, что тут дело не ладно. Как бы нам не быть в ответе за Хмельницкого, к нему, ведь, и сам король благоволит, – добавил он вполголоса.
– Надо отдать его кому-нибудь на поруки, – сказал комисар, – а все дело немедленно представить на усмотрение пана коронного гетмана. Только кто возьмется за ним смотреть?
– Если позволите, – скромно заметить Кречовский, – я готов служить. –Зиновий Богдан Хмельницкий! – проговорил староста, – мы не можем решить твое дело помимо коронного гетмана. Пока мы получим его резолюцию, ты будешь сдан на поруки пану Кречовскому.
Богдан спокойно и с достоинством поклонился.
– Дело мое правое! – сказал он. – Я надеюсь, пан гетман посмотрит на него беспристрастно.
Кречовский вывел своего узника из канцелярии и в сопровождении жолнеров они молча доехали до его дома. Полковник, отпустив стражу, ввел Богдана в свои комнаты.
– Гей, хлопец! – приказал он вошедшему слуге, – подать нам закуску да вина самого лучшего.
Слуга вышел, а полковник с тонкой усмешкой остановился перед Богданом.
– Итак, куманек, ты теперь мой пленник! – сказал он ему. – Это тебе в отместку за то, что действуешь, не посоветовавшись. С тех пор, как приехал из Варшавы, ко мне носу не показывал. Ты теперь видишь, что и пан Кречовский на что-нибудь годен, хотя бы, например, на то, чтобы изловить хитрого пана Богдана.
Хмельницкий молча смотрел на него, не зная, к чему он клонит. Слуга принес закуску и вино; Кречовский, налив два кубка венгерского, высоко поднял свой кубок и провозгласил:
– За здоровье будущего украинского гетмана Богдана Хмельницкого! Желаю пана полного успеха, а главное – всегда так счастливо попадать в плен, как сегодня. Присядем-ка за закуску да обсудим, как бы тебе всего безопаснее убраться отсюда подобру-поздорову и ускользнуть из рук пана коронного гетмана. Он шутить не любит и, конечно, не замедлит прислать твой смертный приговор.
– А, ведь, я думал, что пан полковник мне изменил. Ты отлично выдержал свою роль и мог бы еще дурачить меня, сколько тебе угодно.
– Нет, пан будущий гетман, теперь дурачиться некогда, надо тебе скорее бежать. Сейчас после закуски я дам тебе лучшего коня, а за тобой пусть едет и сын твой, я его уведомлю. Сделаем мы все это ловко, так, чтобы и я не был в ответе. Я притворюсь выпившим, а ты прикажешь подать себе коня от моего имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104