С кем же хан прислал татар?
– Их привел Карабча-мурза.
– Что-то не припомню такого, – в раздумье проговорил Хмельницкий.
– Да он не из старых; мы с ним очень дружны, он славный богатырь!
– Только четыре тысячи и дал хан? А что же сам-то думает?
– И об этих-то четырех они думали и гадали, посылать их или нет. Я, ведь, писал тебе, отец, что Ислам-Гирей послал грамоту ляхам с угрозой, что пойдет на них войной, если они не пришлют ему дань. Ляхи пожаловались на него турецкому султану и хану за его грамоту сильно досталось. Хмельницкий сделался очень серьезен и с минуту стоял молча.
– Эх, кабы удалось как-нибудь мирным путем достигнуть того, чего желаем. Больно трудно ладить с этими татарами, а с московским царем будет еще труднее… Ну, да мы попробуем взять, если не силой, то хитростью, –прибавил он. – Ляхи, страх, как татар бояться, мы их попробуем и четырьмя тысячами напугать.
Богдан кликнул дежурного казака и велел ему просить к себе в палатку полковника Чорноту.
Через четверть часа явился пожилой казак, здоровый, высокий, как из стали вылитый.
– Что надо пану Богдану? – спросил он.
– А вот что: пришли с Тимошем четыре тысячи татар.
– Видел, – коротко заметил Чорнота.
– А вы наделайте побольше шума в таборе; пусть ляхи подумают, что их не четыре, а сорок тысяч.
– Дуже! – также отрывисто отвечал Чорнота.
– Потом к завтрашнему дню отбери несколько тысяч казаков, наряди их татарами, пусть пришедший отряд с ними лишней одеждой поделится, а кричать «алла!» они сумеют.
– Эх, лихо! – радостно крикнул Чорнота. – Молодец ты, батько, хитер на выдумки, люблю тебя за это…
– Да как пойдешь, прикажи там хлопцу позвать ко мне Брыкалка.
Явился Брыкалок.
– Ну-ка, братику, – сказал Хмельницкий, – преобразись в священника и извернись так, чтобы паны тебя в плен взяли. А когда возьмут, пугни их хорошенько татарами.
– Слушаю, батько! – отвечал Брыкалок и с низким поклоном вышел.
Не прошло и получаса, как по всему лагерю разнесся оглушительный крик: алла, алла! Вслед за тем полилось шумное веселье, забили в бубны, стали палить из пушек и ружей, запели удалые веселые песни.
В это время в польский лагерь привели высокого, худого священника, взятого в тот момент, когда он пробирался между шанцами.
– Что это делается у вас в лагере? – допрашивали паны.
– Татары пришли! – лаконически сурово проговорил священник, исподлобья посматривая на ляхов.
Паны переглянулись.
– А много их?
– Теперь пришло только сорок тысяч, а ждут и самого хана с большим войском. Они с Богданом поклялись помогать друг другу до самой смерти.
Священника арестовали. Паны совсем потеряли головы и не воспользовались даже несколькими часами, оставшимися до рассвета, чтобы приготовить войско к бою. Каждый спешил к своему обозу и отдавал приказания поспешно все упаковывать, снимать шатры, укладывать провизию. Это произвело еще большее замешательство в войске. Все суетились, хватали что попало и со страхом посматривали на казацкий табор, откуда доносились крики татар и веселые песни казаков.
Лишь только занялась заря, из казацкого табора бросились к реке многие тысячи татар и их дикие крики огласили воздух. Ужас объял польский лагерь. Начальники спешили отдавать приказания, но, не сговорившись заблаговременно, только перебивали друг друга. Конецпольский настаивал на том, чтобы встретиться с казаками на берегу реки, но Заславский и слышать об этом не хотел. Он предпочитал держаться в укреплениях.
Жолнеры схватились за оружие, но не получая приказания от начальства, начали действовать самостоятельно; каждая хоругвь занимала место по своему благоусмотрению, становясь там, где казалось удобнее. Между тем густая волна татар уже хлынула через плотину и атаковала шанцы. Чорнота со своими мнимыми татарами был впереди всех и схватился с двумя поляками. Полякам пришлось вступить в бой, чтобы отразить нападение, хотя они никакого приказания еще не получили. Хитрый казак не думал серьезно нападать, ему нужно было только выманить врага. После горячего натиска, он сделал вид, что отступает к плотине, поляки погнались за ним… Он перешел плотину и поляки, увлеченные преследованием, тоже очутились на другой стороне реки. Утренний туман, застилавший берег, скрыл оба отряда… Вдруг перед ними выдвинулись из тумана новые полки; поляки бросились назад, но отступление им было отрезано, на плотине стояли их же товарищи; произошла страшная давка. Одни попадали в воду, другие были потоптаны казаками; хоругви были совершенно уничтожены. К довершению беспорядка, в тылу из засады появился Кривонос, и полякам пришлось действовать на два фронта.
Когда вечером битва прекратилась, все поле усеяно польскими трупами. Паны втайне переговорили между собой и решили уйти из лагеря.
– А как же войско? – спрашивали некоторые.
– Мы пошлем сказать Вишневецкому, чтобы он принял начальство.
– А наше имущество? – с беспокойством осведомлялись те, у кого было много возов.
– Возы следует захватить с собой, – отвечали им.
Ночью, когда лагерь погрузился в сон, паны вместе со своими возами тихо и неслышно уехали до дому. Кое-кто из стражи видел это бегство; поднялась тревога, все войско поднялось на ноги; все убедились, что начальники покинули лагерь, и бросились бежать, сломя голову. Забрезжил рассвет холодного сентябрьского утра. Несколько казаков, в том числе Ивашко и Тимош, появились перед шанцами и стали вызывать ляхов на герцы.
– Гей, вы, ляхи! – кричали они, трусите вы нас, что ли? Куда вы все попрятались?
Но польский лагерь безмолвствовал, только слышалось одинокое ржанье коней да протяжный вой собак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104