В римской историографии считался одним из лучших правителей.

воскликнуть: «День прожит не зря».
Полковник, казалось, уже достиг самого преклонного возраста – мы говорим «уже», потому что жить ему предстояло еще долго, а, между прочим, те, кто был знаком с ним не один десяток лет, всегда знали его глубоким стариком.
Уже во времена Реставрации ему давали более восьмидесяти.
Лекок выглядел лет на тридцать-сорок, был крепок, широкоплеч и имел физиономию, которую можно было бы назвать банальной, если бы на ней не отражалась удивительная сметливость. Очки в золотой оправе смотрелись на этом человеке так уместно, что казались естественной чертой его лица, кроме того, всякий был бы неприятно удивлен, встретив сего господина без обычной связки брелков на поясе панталон, чуть оттопыренном наметившимся брюшком.
– Мы раздали сегодня четыре тысячи триста двадцать девять франков, – заявил Лекок; полковник в это время переводил дух между первым и вторым пролетами лестницы.
– Сегодня суббота, – будто оправдываясь, заметил старик.
– Все равно, крутовато, на мой взгляд, – произнес Лекок. – Что за радость в мирное время выплачивать жалованье целой армии.
– Зато, объявляя кому-нибудь войну, душа моя, мы разом зарабатываем вдвое больше, – мягко проговорил полковник.
– Не спорю, но мы давно не воевали, – пробурчал Лекок. – А со времени последнего дела утекло уже более двухсот тысяч...
– Последнее дело как раз и принесло нам двести тысяч, – напомнил старик.
Лекок покачал головой.
– Не спорю, – повторил он. – Но время – это тоже деньги, а мы потеряли уже по меньшей мере полгода. Полный простой!
Старик поставил на ступеньку ногу, обутую в мягкую меховую туфлю.
– Э-ге-ге! – усмехнулся он. – Время! Мы с тобой, Приятель, заживем получше, чем сейчас. Не пори горячку! Я как раз обдумываю одно дельце... Последнее в моей жизни!
Лекок расхохотался.
– Почему ты смеешься, душа моя? – спросил полковник.
– Да потому, Отец, что с тех пор, как я себя помню, всякое дело, которое вы задумывали, бывало для вас последним... Их можно насчитать сотни две, не менее.
– Одно из них станет-таки последним, Приятель, – печально проговорил старик, – самым последним! Все мы смертны – и даже я. Пойдем дальше, душа моя, держи меня покрепче. А еще меня беспокоит моя маленькая Фаншетта, ей пора замуж. Что за чудесное создание! Золотое сердце!
Лекок промолчал.
– Она тебе нравится? – осведомился полковник.
– Да, – буркнул Лекок.
– Ты ее ненавидишь, и она отвечает тебе тем же, иначе я непременно выдал бы ее за тебя, – произнес старик.
– Благодарю! – отвечал Лекок. – Холостяцкая жизнь мне больше по нутру. К тому же, Отец, меня отодвинули на второй план. Вы теперь оказываете явное предпочтение дражайшему Винсенту Карпантье, архитектору-неудачнику, которого вытащили из штукатурной пыли. Не он ли поведет под венец мадемуазель Франческу Корона!
Полковник искоса взглянул на Лекока. Глаза старика с мутными, будто старые стекляшки, зрачками, странно блеснули.
– Не стоит завидовать моему другу Винсенту, – прошептал он. – У господина Карпантье – тяжелая работа.
С этими словами полковник повернул ручку двери.
Дверь отворилась с предупреждающим звоночком, на звук которого из соседней комнаты выбежала совсем еще юная девушка с невероятно огромными блестящими глазами, с уже сформировавшейся гибкой и чувственной фигуркой, с насмешливо вскинутыми бровями, высоким лбом и буйной гривой черных, как смоль шелковистых кудрей; девушка стремительно бросилась к старику, а тот сделал вид, что испугался ее порывистых движений.
– Фаншетта, дорогая, – проговорил полковник, – в один прекрасный день ты меня сломаешь.
– Мадемуазель Франческа ловка и прекрасна, как тигрица из Ботанического сада, – вставил Лекок с поклоном.
– Я сделала тебе больно, дедушка? – спросило прелестное создание, именовавшееся Франческой или Фаншеттой.
– Ну что ты, девочка! – воскликнул старик. – Твои руки, глаза, голос, улыбка – все в тебе мягче бархата.
Фаншетта расцеловала деда в обе щеки, а затем повернулась к Лекоку.
– Вы заставляете его слишком много работать, – недовольно произнесла она. – Вы обедаете с нами? Не думаю, поскольку в гостиной сидит Винсент Карпантье. Я его очень люблю, у него чудо, что за дочь! Ирен, какое красивое имя!
Лекок передал красавице старика с рук на руки, а тот пробормотал, смеясь:
– Ты, милочка моя, приглашаешь, одновременно указывая на дверь; впрочем, ты права, Приятель не смог бы сегодня остаться с нами.
– Итак, мне отказали дважды, – воскликнул Лекок с наигранным весельем. – Не будет ли каких указаний, патрон?
– Никаких, всего доброго! – ласково улыбнулся полковник.
– Хотя... – спохватился он и выдернул руку из пальчиков Фаншетты. – Иди, голубушка, вели подавать обед. Сможешь ли ты и вправду заменить малютке Ирен мать, если... если... – пробормотал старик.
Фаншетта замерла, устремив на него взор своих огромных глаз.
– Иные люди, – продолжал старик скорбным тоном, – выглядят вполне здоровыми, но силы их подтачивает смертельный недуг.
Полковник бросил быстрый взгляд на верного помощника, и морщины, набежавшие было на лоб Лекока, разгладились.
– О чем ты говоришь?! Какой еще недуг?! – вскричала Фаншетта, всплеснув руками. – Неужели милая крошка останется сиротой!..
– Винсенту ни слова! – строго приказал полковник. – Можно мгновенно убить человека, открыв ему правду о его состоянии. Будь осторожна.
Когда потрясенная Фаншетта удалилась, Лекок произнес:
– Благодарю вас, патрон. Вы меня успокоили. Я и кое-кто из наших друзей опасались, что этот Винсент перебежит нам дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166