В тот самый момент, когда они садились в карету у дома доктора, Саладен с улыбкой сказал ей:
– Дорогое мое дитя, теперь мы подходим к самому важному: вы делаете первый шаг навстречу своей матери.
Гит сразу стала серьезной.
– Уже! – прошептала она. Потом, помолчав, добавила:
– Вот так – без всяких приготовлений, ничего не зная?
– Нужно, чтобы все было правдоподобно, – холодно ответил Саладен. – Чем более растерянной, смущенной, взволнованной вы будете выглядеть, тем лучше, детка; я так решил.
– Но ведь… – хотела что-то возразить девушка.
– Не спорьте, а попробуйте запомнить мои слова: вы кое-что подозреваете о смысле нашей драмы, хоть я и старался держать вас в необходимом и полезном неведении, которое и обеспечит вам успех во время первого представления. Вас, ребенка благородного происхождения, похитили четырнадцать лет назад, сейчас вам шестнадцать – чуть меньше или чуть больше. Вчера вы даже не догадывались об этом похищении, еще вчера вы знали только… Слушайте меня внимательно, потому что сейчас я объясню вам вашу роль. Итак, вы знали только, что великодушный человек, то есть я, маркиз де Розенталь, великодушие которого вы оплатили самой нежной любовью, подобрал вас на большой дороге, где вас потеряли ваши похитители, бродячие акробаты. Вам тогда могло быть лет шесть или семь. Вы получили неплохое образование. Маркиз был небогат, но вы все-таки не сомневались, что он небо и землю переворачивает вверх дном – лишь бы найти ваших настоящих родителей.
– А потом? – спросила Гит, видя, что он умолк.
– Вот и все, – ответил Саладен. – Он не нашел ваших родителей и женился на вас, чтобы вы заняли положение в свете.
– Значит, я замужем? – развеселившись, воскликнула Гит. – Замужем за вами?
Саладен утвердительно кивнул.
– Забавно, – сказала Гит.
А затем, вспомнив о грядущих трудностях, воскликнула:
– Но мы ведь уже у Тюильри! Через десять минут я окажусь перед этой дамой, которая считает себя моей матерью! Что ей сказать?
– Все, что захотите, – ответил Саладен.
– Но…
– Расскажите ей свою собственную историю, если ее можно рассказать, или еще чью-нибудь – это совершенно безразлично. Скажите, что я поместил вас в пансион, потом отдал в учение, сочините, если угодно, роман о нашей взаимной любви… или просто молчите, будьте застенчивы до онемения… Поймите же наконец, что здесь все варианты хороши. Наихудшее, что вы могли бы сделать, это выучить роль заранее и продекламировать ее уверенным тоном.
Они пересекли улицу Рояль, и Гит задрожала при виде фасада церкви Мадлен.
– У меня осталось не больше трех минут! – прошептала она.
– Меня восхищает ваш испуг, – заявил Саладен. – Вы именно такая, как надо… Кстати, найдите случай ввернуть, что мы с вами побывали в Америке. Это совершенно необходимо.
– Но, – сказала Гит, страшно покраснев, чего с ней не случалось уже много лет, – вишенка…
– Это кольцо у вас на пальце стоит всех дворянских грамот мира, – объяснил Саладен. – Но вы не должны сами пользоваться вашим козырем: надо будет дождаться подходящего момента. Правда, ничего, кроме правды! Если бы у вас действительно со дня рождения была такая отметина, то как бы вы себя нынче вели?
– Как обычно, – ответила Гит. – Вы правы!
– Вот видите. Ваша роль проще простого. Главное – чтобы не к чему было придраться, ваша мать сама все сделает за вас.
Экипаж остановился перед воротами особняка.
– Итак, – быстро сказал Саладен, – найдена на большой дороге в семь лет, очень смутные воспоминания о жизни с бродячими акробатами и уже совсем туманные – о женщине, склонившейся над вашей колыбелькой… Воспитана мной, изнежена, обожаема. Обожание это с лихвой мне возвратила. Получила кое-какое образование, выучилась ремеслу, путешествие в Бразилию, совершенно потрясена и оглушена известием, что предстоит увидеть мать.
Он выпрыгнул на тротуар и подал руку Гит, которая сказала, ловко соскочив на землю:
– Значит, будем действовать наудачу и сделаем все возможное, чтобы дама полюбила нас как можно сильнее. А если мы не сумеем ей понравиться – что ж поделать, там видно будет, как поступить!
– Восхитительно! – оценил Саладен, взявшись за шнурок звонка.
– Ах, черт! – вспомнил он, когда дверь особняка уже открывалась. – Еще одна деталь, но очень важная! Вы любите деревья, зелень, травку, цветочки, поэтому попросите устроить вас в маленьком домике в саду. Не забудьте об этом! Это совершенно необходимо.
Герцогиня ждала с утра, охваченная лихорадочным нетерпением. Наконец она почувствовала себя на седьмом небе от счастье; предупрежденная заранее горничная объявила:
– Господин маркиз де Розенталь и мадемуазель Жюстина.
– Мадемуазель Жюстина? – повторила за ней герцогиня и поднялась, пошатываясь. – Он же говорил мне…
Ее прервал приход господина маркиза, первые же слова которого стали ответом на ее вопрос:
– Госпожа герцогиня, – прошептал он, почтительно поздоровавшись. – Нынче здесь – только ваша дочь. Я не отказываюсь от прав, которые для меня дороже жизни, но я отступаю в сторону, слышите: отступаю, преклоняясь перед великой материнской радостью и чувствуя, что сегодня я тут лишний. Я вернусь, сударыня, только тогда, когда вы сами меня позовете.
Пока он говорил, герцогиня стояла недвижно, опираясь обеими руками на стол. Она была страшно взволнована, ее душу переполняла огромная благодарность.
Не найдя слов для ответа, она обняла Саладена и, притянув его голову к себе, запечатлела на лбу мошенника поцелуй.
Саладен же бормотал, усиленно смахивая с ресниц воображаемые слезинки:
– Благодарю, мадам, о, благодарю, от всего сердца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151