Первым побуждением герцогини было немедленно и слепо повиноваться.
Она нимало не сомневалась в своем госте, она была словно околдована им и покорена. Если она помедлила, то лишь для того, чтобы собраться с мыслями и все вспомнить.
– Готовы? – нетерпеливо спросил Саладен. – Время – не только деньги, но еще и жизнь. Я жду.
Герцогиня отвела глаза, потому что в ее голове мелькнула мысль о господине де Шав.
– Как получилось, что часть правды осталась скрытой от вас, – прошептала она, – раз вам удалось узнать такие тайны?
Саладен улыбнулся.
– Теперь мы начинаем рассуждать, – сказал он. – Я согласен порассуждать, если это займет не .больше трех минут. Мне известны вещи, которые я хотел узнать, и до них, уверяю вас, не так легко было докопаться. Что касается остального, я не стал трудиться, поскольку был уверен, что все узнаю от вас.
– А если бы я не смогла… – начала герцогиня.
– Вы сможете, – прервал ее Саладен, – поскольку это ваша собственная история, и никакая сила не зажмет вам рот, если я сказал: я хочу, чтобы вы заговорили!
Он говорил напыщенно, но не повышая голоса. Помолчав, герцогиня сказала:
– Это в самом деле моя история, но это и история другого человека. Имею ли я право открывать не принадлежащую мне тайну?
Саладен скрестил руки на груди.
– Как раз чужую тайну я и хочу узнать, – сказал он. – Тайну другого; другой – хозяин здесь; от другого зависит участь вашей дочери, а в вас слишком сильны материнские чувства, чтобы вы не могли понять: меня волнует только судьба вашей дочери.
– Она будет счастлива!.. – воскликнула госпожа де Шав.
Она хотела добавить что-то еще, но Саладен не дал ей договорить.
– Вы мне не доверяете? – сдержанно и с достоинством, что доказывало наличие у него настоящего актерского таланта, спросил он.
– Я боюсь, – прошептала герцогиня.
– Меня?
– Нет, его.
Произнося эти последние слова, герцогиня прижала платок к губам, словно пыталась заставить себя молчать.
Выражение лица Саладена изменилось; в первый раз на нем появился оттенок, не свойственный роли; в его взгляде отразились удивление и досада.
– Разве он не любит вас рабски? – спросил он.
– Он любил меня, – тихонько прошептала госпожа де Шав.
Саладен взял ее за руку.
– Я должен знать все, – властно произнес он, – не ради себя самого, но ради нее.
– Ради нее! – повторила за ним герцогиня дрожащим от слез голосом. – Все, что я делала, все, что я думала, все, что я выстрадала за эти годы, – неужели вы думаете, что все это было не ради нее?! В книгах написано, и люди говорят: со временем все забывается… Время шло, а я ничего не забыла. И сейчас, когда Господь зажег перед моим взором надежду, озарившую мое сердце, мне кажется, я теряю рассудок. Я верю вам, все, что вы говорите, правда, но может ли быть, чтобы мне выпала эта радость – обнять свою дочь, коснуться губами ее лба? Я только тем и жила, я жива лишь благодаря этому; иначе мне даже не пришлось бы искать смерти: я стала бы для нее легкой добычей. Я работала, я боролась, я надеялась даже наперекор отчаянию, терзавшему мою душу… А теперь внезапно вспыхнул свет! Вчера меня окружал непроглядный мрак, и я всю свою кровь до последней капли отдала бы, чтобы узнать, по какой дороге она прошла в такой-то день такого-то месяца десять лет назад – лишь бы выведать какой-то пустяк, лишь бы добыть самые жалкие и расплывчатые сведения. Вместо того я обрела уверенность. Господь обрушил на меня такое великое счастье, что мой разум отказывается его постичь. Вы, незнакомец, приходите ко мне таинственным путем, заставляя поверить в чудо, и рассказываете мне, что произошло, – в точности, подробно, как будто по книге читаете!
Вы назвали мне имя ребенка, вам известны самые незначительные события; можно подумать, что вы были рядом с нами все эти четырнадцать лет, с той самой злополучной минуты, когда я вошла в балаган бродячих акробатов вместе с моей дорогой малышкой, и до той страшной минуты, когда ее у меня похитили. Я знаю, что в области вашего искусства совершаются подлинные чудеса, знаю, что глаз полиции пронизывает самые непроницаемые потемки, но, во имя неба, не сердитесь на меня: я несчастная женщина, и я в смятении. Умение раскрывать тайны можно использовать и для обмана… О, сжальтесь, сжальтесь надо мной! – перебила она сама себя. – Я не хотела вас обидеть, сударь!
– Мадам, – холодно ответил Саладен, – мне жаль вас, но вы меня не обидели. Женщинам, испытывающим великие волнения, требуется успокоительное: жалобы и слезы. Минуты для меня драгоценны, и все же я не прерывал вас, как сделал бы другой на моем месте. Но я, сударыня, полный хозяин положения; у меня есть права, и вы безошибочно это угадали, хотя ни одного намека на это не проронили ваши уста, я имею права равные с правами матери, и даже большие.
Черты Лили исказились смертельным испугом, к которому примешивалась ненависть, и она поспешно опустила глаза.
Саладен заметил это и понял.
– Это должно было произойти, – тихо проговорил он. – Раз мы не связаны нежнейшими узами родства, мы станем непримиримыми врагами!
– Вы – муж моей дочери! – пробормотала герцогиня, не поднимая глаз.
На лице Саладена в эту минуту отразилось некоторое замешательство. Может быть, он не хотел так скоро выкладывать этот крупный козырь, один из главнейших в его игре. Разумеется, он сделал все, что было в его силах, стараясь, чтобы эта ложь бросалась в глаза, словно очевидная истина, но он предпочел бы сам выбрать для нее время и воспользоваться на свое усмотрение произведенным эффектом.
– Мадам, – другим тоном заговорил он. – В наших интересах, интересах всех троих, – и он подчеркнул эту цифру, – я должен был бы высказать больше твердости;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151