Короче говоря, перед нами был образец молодого человека, – тип, редкий в Париже, – с королевским великодушием вобравший в себя все то, что свойственно молодости: страстные увлечения, дерзкие выходки и беззаботное веселье. Мать души в нем не чаяла, и не только она.
Ролан в два приема пересек комнату. Двигался он размашисто, но мягко, как лев. Подпрыгивая, он производил не больше шума, чем резвящийся младенец.
– Добрый вечер, матушка, милая моя, – сказал Ролан, опускаясь на колени перед кроватью и прижимаясь алыми юными губами к холодным бескровным рукам. – Я немного опоздал, правда? Но ты ведь не сердишься на меня, добрее тебя нет никого на свете. Поцелуй меня.
Он подставил свой лоб матери, та улыбнулась, и взгляд ее озарился небесной радостью.
– Так вот, матушка, тебе не за что меня ругать, – продолжал молодой человек. Благодаря необыкновенному обаянию его детская манера говорить приобретала мужественность и очарование. Видимо, он принадлежал к той породе людей, которые всегда на коне, несмотря на нелепость или причудливость их поведения, подобно Митридату, не верившему в отравителей. – Я мчался из мастерской сломя голову, но повстречал доктора Ленуара.
И мы, конечно, разговорились о тебе, моя дорогая матушка! Поэтому я и опоздал.
– А Буридан? – вполголоса спросила больная.
– Ах так! – воскликнул Ролан, смеясь и краснея. – Ты все слышала. Да, это правда, у меня есть Буридан… Настоящий Буридан, мне дал его хозяин. Он – колдун, он прочел по моим глазам, что я заболею смертельной болезнью, если хотя бы раз не надену на карнавал костюм бравого солдата Буридана, восхитившего весь мир!
И, надсаживая голос, как было принято у актеров того времени (несчастные, они до сих пор не оставили эту манеру!), Ролан взвыл, забавно подражая интонациям Бокажа, непревзойденного исполнителя романтической драмы:
– Великолепно, Маргарита! Ты одержала победу. Но отмщение за мной! Слышите вопли матерей? Это король Людовик Десятый въезжает в Париж, принадлежащий ему по праву… И да здравствует Закон!
Вдалеке послышался оркестр из карнавальных рожков.
– Малыш! Мой малыш! – прошептала больная, порывисто обнимая сына. – Когда ты дома, я забываю о болезни.
– Так вот, хозяин дал мне костюм Буридана и позволение им воспользоваться. Ты не против, матушка, дорогая? Мадам Марселина посидит с тобой вечером, а я обещаю вернуться не поздно. Ты видишь, как я весел, как счастлив: доктор Ленуар сказал мне, что ты поправишься. А уж ему-то можно верить! Милая матушка, ты не представляешь, как все нас любят. Доктор мне еще сказал: «Ролан, твоя мать – добрая достойная женщина. Она нуждается в покое, надежде, счастье…» Почему ты вздыхаешь? Покой зависит от тебя, надежду тебе дам я, а счастье… А счастье придет, как только сможет!
Тереза снова прижала сына к груди.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказала она.
– Постой, я еще не закончил. Если бы доктор Ленуар пришел месяц назад, ты бы уже выздоровела. И не надо, пожалуйста, качать головой… Разве я не говорил, что дам тебе надежду? Хозяин видел мои рисунки. Он целый час… да-да, целый час! вертел в руках мои листы. Больше я не буду подметать мастерскую, не буду бегать за завтраком для этих господ. Я был лишь мальчиком на побегушках и ничего больше! Ученик Микеланджело! Подручный Рафаэля! Но завтра… завтра все изменится: у меня будет свой мольберт, свои краски, кисти… и жалованье двести франков в месяц!
– У твоего хозяина благородное сердце, – проговорила Тереза со слезами на глазах. – Мы еще поговорим об этом, Ролан. Вечер в твоем полном распоряжении, я обойдусь без тебя, мой милый сыночек…
– Но, матушка, скажите только слово – и к черту этот костюм Буридана!.. Ты знаешь, он так хорош!
– Я обойдусь без тебя, – ласково повторила больная. – Но прежде чем ты отправишься к своим друзьям, выполни мою просьбу. Это надо сделать немедленно.
– Тебе надоело разговаривать со мной?
– Мне никогда не надоест разговаривать с тобой, никогда не надоест любоваться моим Роланом, моим единственным сокровищем. Но сейчас речь идет о твоем будущем.
– Только о моем?
– О нашем с тобой, – со вздохом поправилась Тереза. – Это очень серьезно. Выслушай меня внимательно, не отвлекаясь.
Ролан поставил стул у изголовья кровати и сел.
– Ты полагаешь меня очень бедной, – начала больная с торжественностью, не лишенной смущения. – Я и в самом деле бедна. Однако я собираюсь вручить тебе двадцать тысяч франков, чтобы ты отнес их…
– Двадцать тысяч франков! – ошеломленно повторил Ролан. – Вы! Моя мать!
Щеки Терезы покрылись розовыми пятнами.
– Чтобы ты отнес их, – продолжала она, – на улицу Кассет, дом три, к мэтру Дебану, нотариусу.
Ролан молчал.
Тереза вынула позолоченный бумажник из-под одеяла.
Ролан взглянул на мать. Ее щеки снова стали мертвенно-бледными. Смущение исчезло с исхудавшего лица, теперь оно выражало внезапную и глубокую задумчивость.
– Я хотела сама это сделать, – проговорила Тереза словно про себя, – но я еще долго не смогу встать… может быть, никогда!
Она спохватилась и быстро взглянула на сына, стараясь определить, какое впечатление произвели на него ее слова.
Ролан сидел, опустив голову.
– Болтаю, сама не знаю что, – пробормотала больная.
– И что я должен сказать нотариусу? – спросил Ролан.
– Ты скажешь: «Мадам Тереза с улицы Святой Маргариты посылает вам эти двадцать тысяч франков».
– И все?
– И все.
– Нотариус даст мне расписку?
– Нет, нотариус не даст тебе расписки, он не может написать расписку.
Тереза, преодолевая усталость, подыскивала нужные слова.
– Нотариус даст тебе кое-что другое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159