Но предосторожность его простерлась еще далее. Копия этого документа с собственноручной подписью завещателя и датой была направлена в Версаль вместе с письмом, в котором герцог извещал Людовика XIV, что его подданный Рене де Лагардер может от имени жены своей Дории предъявить права на вступление в наследство немедленно после кончины тестя, о каковой к французскому королю доставит особое сообщение нарочный.
Так что напрасно Антуан де Пейроль послал убийц по следу гонца, которого отправила к сестре герцогиня Мантуанская. Ибо в тот же день из города выехал верный слуга покойного властителя Гвасталлы, пересек в Мон-Сени заснеженные Альпы и сел в Шамбери в почтовый дилижанс, следующий в Версаль.
Людовик XIV мнил себя первым сыном Франции и считал священным долгом короля всемерно заботиться о подданных. Поэтому, узнав о смерти герцога Гонзаги, он не замедлил письменно подтвердить, что из его королевского благоволения — такова была тогда официальная формула — возлюбленный дворянин его благородный Рене де Лагардер объявляется отныне и впредь герцогом Гвасталльским. Далее великий Людовик писал, что берет означенного господина де Лагардера под свое покровительство и обязуется защищать его от всех и всяческих недругов, прибегая в крайней нужде даже и к силе оружия.
— Итак, милостивый государь, — улыбнулся граф д'Аркашон, — вот вам случай поджечь Европу, чтобы изжарить себе яичницу!
Рене тоже улыбнулся.
— Господин губернатор, — сказал он, — несколько месяцев назад я бы не соблазнился этим лакомством. Все счастье для меня заключалось в любви и безмятежной жизни — ибо только это, что бы там ни говорили гордецы и честолюбцы, способно дать истинное удовлетворение сердцу и уму. Но теперь, граф, все видится мне в ином свете: ведь я отец! Мой сын Анри вправе воспользоваться этим наследством, и ради него я соглашаюсь.
Граф д'Аркашон поклонился:
— В таком случае, милостивый государь, благоволите подписать вот это.
И он вручил Лагардеру документ, в котором тот признавал себя вассалом Людовика XIV, последний же обязывался выступать гарантом его власти над герцогством.
Граф д'Аркашон был недалек от истины: Гвасталльское наследство едва не дало повод к войне. Впрочем, германский император, только что крепко битый, не решился ссориться с французским королем. Он посоветовал герцогу Мантуанскому подать в суд и одолжил денег для ведения тяжбы.
Карл-Фердинанд обратился в парижский парламент с иском о признании за ним и за его женою прав на Гвасталлу по причине их кровного родства с герцогом Гонзагой.
На головы бедных Лагардеров обрушилась настоящая бумажная лавина. Проводив пришедшего с первой такой бумагой судебного исполнителя, Рене впал в отчаяние:
— Как же нам выдержать эту борьбу? Ведь надо будет оплачивать судебные издержки, нанимать адвоката — а мы и так едва сводим концы с концами!
Но Дория, засмеявшись, прильнула к мужу:
— Хорошо, что не во всем послушалась я тогда моего гордого гасконца!
— Что это значит, душа моя?
— А вот послушай! Ты отказался от моего богатого приданого — и я не стала с тобой спорить. Но ты разрешил мне взять с собой мои девичьи украшения — а я к ним добавила еще и горсть золотых монет, которые нам теперь будут очень кстати!
А через короткое время чета Лагардеров получила послание от Карла-Фердинанда. Герцог Мантуанский с притворным прискорбием писал, будто бы из-за болезни жены не сумел вовремя объясниться с горячо любимыми французскими родственниками по поводу этой недостойной возни вокруг Гвасталльского наследства. Уже в этом он лгал: на самом деле Винчента, уставшая от унижения, на которое обрекало ее беспутство мужа, решила удалиться от мира и поселиться в одном из монастырей…
Далее хитрый интриган перекладывал на германского императора всю ответственность и за переворот в Гвасталле, и за процесс, проходящий в парижском парламенте. Он же, Гонзага, тут ни при чем: с него и Мантуи довольно!
В заключение Карл-Фердинанд сообщал, что, дорожа более всего добрыми семейными отношениями, он в скором времени рассчитывает навестить своих гасконских родственников.
И Лагардеры поверили в искренность его намерений, полагая, что все люди должны быть столь же честны, как и они сами.
Покровительство короля оказало свое действие, и процесс окончился довольно быстро. Однажды у дома Лагардеров вновь появился славный господин де Фоваз; его открытое лицо торжествующе сияло. Он отдал повод лакею и во весь голос закричал:
— Победа!
Услышав весть, привезенную посланцем господина д'Аркашона, супруги на радостях кинулись друг другу в объятия.
— Спасены! — смеялись они сквозь слезы. — Наследство останется у малыша Анри, и он будет итальянским герцогом! Сам король Франции назовет его своим кузеном! Да здравствует юный Генрих Гвасталльский!
Какие розовые мечты лелеют родители над колыбелью своего дитяти! И как же обыкновенно потешается над ними неумолимая судьба!
Так ли безоблачно было будущее Анри де Лагардера? Верно ли, что его отныне ожидала лишь безбедная юность, не ведающая тревог зрелость и столь же спокойная, обеспеченная старость? Взяв на себя роль добросовестного хроникера, мы обязаны изложить ход дальнейших событий, но не вправе торопить их…
Итак, сообщаем: новость, доставленная господином де Фовазом, послужила поводом для веселой дружеской пирушки, жертвами которой пали ни в чем не повинные куры с гусями да добрый молочный поросеночек…
VI
ПОЛЮБОВНОЕ СОГЛАШЕНИЕ
Меж тем как Лагардеры ликовали, курьер из Франции привез Карлу-Фердинанду в Гвасталлу дурную для него весть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16