У них обеих были виды на комнату старика и знаться с другими претендентами, которыми они считала нас с Дашей, достойные москвички не пожелали.
Больше всех неистовствовала непримиримая Верка. Она бесновалась возле нашей двери, не замолкая ни днем, ни ночью – разоблачала подлых, безжалостных, бесчувственных детей, являющихся к престарелым родителям только для того чтобы, как она выражалась: «захапать наследство».
Никакие увещевания ни мои, ни соседей, не могли успокоить эту достойную женщину. Все гуманные меры воздействия от уговоров до угроз она просто не воспринимала.
И я сдался.
Верка оказалась для меня слишком твердым орешком.
– Ты сможешь здесь жить? – спросил я Дашу, когда после всех хлопот и беготни, связанных с похоронами мы остались одни, и по-сиротски рядышком сидели на кровати покойного.
– Ты знаешь, – сказала Даша, – мне кажется, папа умер счастливым.
– Да, мне тоже так показалось, – соврал я. Мне слишком недолго довелось знать ее отца, что бы делать какие-нибудь выводы.
– Мы с ним помирились, – сказала Даша. – Оказывается, папа меня очень любил.
Эту тему мы обсуждали все последние дни, потому я попытался поговорить о более насущных проблемах:
– Что ты дальше думаешь делать?
Ордынцева посмотрела на меня непонимающим взглядом и спросила:
– А почему какая-то женщина все время кричит возле нашей двери?
– Она хочет жить в этой комнате, – смиренно ответил я. – И сделает все, что бы ты ее не забрала себе.
Если бы мне знать заранее, какой я замечательный провидец, то мы с Дашей и минуты бы не оставались в этом фанерном пенале. Однако, я не послушался внутреннего голоса, и случилось то, что случилось. Совершенно неожиданно на полукрике замолчала в коридоре Верка. Это было так неожиданно, что мы оба непроизвольно повернулись в сторону осиротевшей двери. В нее по-хозяйски громко постучали, после чего она распахнулась настежь, и в комнату ввалились три человека в милицейской форме с наганами в руках. Мы с Дашей невольно поднялись с кровати.
– Руки вверх! – приказал милиционер с решительным и суровым лицом победившего пролетария.
По нему было видно, что если мы не подчинимся, он начнет стрелять. Пришлось поднять руки и ждать, чем все это кончится.
– Попались, голубчики, – сказал, выглядывая из-за его спины, второй с острым лисьим лицом.
– Что вам здесь нужно? – спросила ничуть не напуганная Даша.
– Вы задержаны за сбыт краденного, – сказал суровый милиционер. – Смирнов, зови понятых, будем делать обыск!
Смирнов сказал: «слушаюсь» и поставил на пол какую-то раздутую сумку. Что-то в его голосе и лице мне показалось знакомым. Потом я увидел заглядывающую в комнату Верку и понял, кто он. Фамильные черты говорили сами за себя. Стало понятно и что происходит. Действовать нужно было немедленно и самым решительным образом Подкидывая нам ворованные вещи, милиционеры не знали, какие матерые преступники на самом деле попались в их чистые руки!
Рядом с их бутафорским тряпьем на затоптанном полу стоял саквояж, полный неимоверных ценностей, украденных у народа. Кроме того, бывшая эсерка и ее подручный были вооружены целым арсеналом, тремя единицами огнестрельного оружия и боевыми гранатами!
Дело тянуло на показательный, политический процесс и высшую меру наказания!
– Стойте, – сказал я, – я хочу признаться во всем!
Милиционеры немного опешили. По их сценарию, мы с Дашей должны были сначала возмутиться незаконным арестом, а потом начать оправдываться и говорить, что мы ни в чем не виновны
– В чем признаться? – удивленно спросил старший. – В сокрытии краденного?
– Да, – сказал я, – и добровольно выдать похищенное государственное имущество.
От такой удачи «мильтоны» или «мусора», или «легавые», как их тогда ласково называли в народе, слегка припухли. Хищение госимущества не шло ни в какое сравнение с обычной кражей и тянуло на длительную посадку, причем безо всякой туфты с их стороны.
– Добровольное признание служит смягчающим обстоятельством, – порадовал нас третий участник драмы, белобрысый парень с дурковатым лицом.
– А чего выдавать-то будешь? – заинтересовался Веркин сын.
– Позвольте достать? – спросил я.
Милиционеры переглянулись и старший согласно кивнул.
– Выдавай, – разрешил Веркин сын
Я опустил руки, нагнулся, открыл саквояж и вытащил из него ручную гранату. Милиционеры оторопели, а я, не торопясь, вырвал чеку и бросил ее под ноги старшему.
Момент бы непрогнозируемый. Сгоряча они в меня могли запросто выстрелить, но я не двигался с места и выиграл несколько мгновений
– Хочу сдать ворованную бомбу, – негромко сказал я.
– Ты что, дурак? – растерянно спросил старший, таращась на мою руку, зажавшую гранату.
– Почему же сразу дурак! У меня полная сумка бомб, уроню эту, весь дом поднимется на воздух.
– Ты же сам подорвешься! – испугал меня Веркин сын.
– Ну и что? Мне все равно теперь за бомбу будет вышка, днем раньше, днем позже, а в хорошей компании и на небо взлететь не обидно.
Время я выиграл и, что самое главное, заставил ментов задуматься о последствиях взрыва. Умирать им явно не хотелось, и когда молодой попытался поиграть своим наганом, старший заткнул его одним свирепым взглядом. Потом он начал ломать меня:
– Чего тебе умирать, ты еще молодой! Вставь чеку на место, и разойдемся по-хорошему! Мы же вам не враги! Вон и дивчина у тебя какая гарная! Вам только жить и жить! Женитесь, деток нарожаете!
Я посмотрел ему в глаза и отрицательно покачал головой:
– Нет, не хочу, надоела мне такая жизнь, гражданин начальник! А у Даши отец помер, и она жить не хочет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97