– Пиво в банке принес? – деловито спросил невидимый оппонент. – А водки твоей мне и даром не надо, она у тебя паленая, и вообще, жулик ты, Григорьич...
...Услышать в 1605 году вопрос о баночном пиве и «паленой» водке от невидимого лесного гостя, такое выбьет из колеи кого угодно. И скажи это незнакомый голос, я быть, может, тоже лежал в обмороке рядышком с Натальей Георгиевной, но голос был такой характерный, индивидуально отличный, что узнал я его сразу и, честно говоря, очень ему обрадовался. Против такой «нечисти», как мой старинный приятель Леший, я ничего не имел против.
Первый раз мы с ним встретились, когда я впервые попал в «коридор времени», и этот колоритный, наглый и оборванный лесной дед принимал от меня скромные дары на границе веков. Тогда он служил кем-то вроде таможенного инспектора, требующего за переход границы времени определенную материальную мзду. Как почти любой его коллега, он с детской простотой конфисковал и в жаркий летний полдень на моих глазах выдул последнюю банку пива.
Второй раз мы встретились спустя несколько месяцев, и тогда я освободил его из плена. Черт его знает, кем на самом деле был этот забавный, нарочито мелочный старикан, но то, что он «не от мира сего», сомнений не вызывало.
– Сама встанет, не барыня! – пренебрежительно сказал дед, которого я прозвал «Лешим».
– Как раз она-то и есть барыня, – подколол я Лешего, – да не простая, а боярыня!
– Подержи Олю, – попросил я Ульяну и склонился над Морозовой. Она была в обмороке. Похоже, что дедовский прикол окончательно доконал бедную женщину. Я на ощупь нащупал ее грудь и несколько раз надавил с левой стороны грудной клетки, чтобы восстановить сердцебиение.
– Кто это был? – шепотом спросила Морозова, приходя в себя.
– Не бойся, это мой приятель, он нам поможет, – ответил я.
– Ага, помогу! – вмешался дед. – Ты мне вместо серебра дряни какой-то насовал, за которую и банки пива не купить, а я тебе помогать буду! Ишь, размечтался!
Действительно, такой случай был в наших взаимоотношениях. У меня не поднялась рука отдать сквалыге антикварные, старинные русские монеты, и я рассчитался с ним за переход границы времени российской мелочью.
– Успокойся, я тебе новую ефимку дам, – пообещал я.
– Пять.
– Две, и это последнее слово, – начал торговаться я, памятуя поразительную алчность старика.
– Тогда счастливо оставаться, – обиженно произнес Леший и неизвестно как (кругом было болото) громко затопал ногами, имитируя уход.
– Будь здоров и скатертью дорога, – в тон ему ответил я.
– Дедушка, миленький, не уходи! – вдруг плаксиво вмешалась в разговор Ульяна. – Дядя Алеша хороший, добрый, он даст тебе ефимок!
– Жулик он, твой дядя! – сердито оборвал ее Леший. – Четыре ефимки, иначе точно уйду!
Леший опять затопал на месте ногами.
– Грабь, живоглот! Три, и ни полушки больше!
Мне стало необыкновенно легко и весело. Присутствие старого скопидома гарантировало решение многих нерешаемых проблем, и торговался я с большим удовольствием, глупо улыбаясь в темноте.
– Видала внучка, каков вор! Ему двух денег к трем ефимкам добавить жалко! – апеллировал теперь к Ульянке Леший.
– Одну добавлю, и это мое последнее слово!
– Ладно, тать, грабь бедного старика! – наконец сошелся он в цене. – А теперь все идите за мной.
– Эй, дед, что значит пошли, мы же ничего не видим! – запротестовал я.
– По гнилушкам идите, они дорогу укажут, – распорядился старик и, по своей привычке, внезапно исчез.
Мы вновь одни остались в пустом, сыром лесу. Наталья Георгиевна, как поднялась, так и стояла, прижавшись ко мне. А я, видимо, по рассеянности, так и не убрал руку с ее груди. Однако действительно нужно было отсюда уходить.
– Ульянка, помоги Борису, – распорядился я. Потом одной рукой прижал к себе дочку, другой взял под руку маму и сделал первый шаг с нашего сухого «плато». Светящиеся призрачным светом гнилушки образовали что-то вроде тропинки. Идти было по-прежнему нелегко, но ноги скоро перестали тонуть в хлюпающей жиже, и продвигались мы довольно быстро.
Впрочем, идти далеко и не пришлось. Вскоре впереди мелькнул свет и мы вышли ко вполне приличному дому, стоявшему прямо между деревьев. Начинался ранний весенний рассвет, и дом уже можно было разглядеть вполне отчетливо. Был он высокий, рубленный и значительно больше обычной крестьянской избы. Стоял, как это делается на севере, на высокой подклети, и потому казался больше, чем был на самом Деле.
Светящаяся дорожка довела нас прямо до высокого крыльца.
Женщины были испуганы и заинтригованы. Мои не очень связные объяснения, откуда я знаю «лесного старичка», не удовлетворили. Хорошо хоть вера в чудо, да еще в это дремучее время, была у них сильнее страха.
– А он нам ничего не сделает? – всю дорогу приставала ко мне Ульяна. – Он хороший?
Даже молчаливый Бориска подал голос:
– Батюшка, а дедушка не черт?
– Никакой он не черт, и вообще ничего не бойтесь, все будет хорошо. Никто вас не обидит, – однотипно отвечал я, сам, не очень понимая, что, собственно, представляет собой таинственный дедушка. Одно я знал твердо, вреда от лешака моим спутникам никакого не будет.
– Долго ходите, – раздался сердитый голос с крыльца, на котором за секунду до того никого не было.
Кудлатый, комедийный дедок во всей своей рваной красе стоял над нами, выпятив вперед нечесаную, кудлатую бороденку.
– Мог бы и сам довести нас до дома, – нарочито недовольным голосом, пародируя хозяина, сказал я. – Не видишь, мы с детьми.
– А кто бы кашу вам сварил? – парировал упрек старик.
– Сами бы сварили.
Впечатление, произведенное колоритной одеждой старика, оказалось обратно пропорционально его затрапезности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95