откуда в начале семнадцатого века на российской дороге взялись фургоны из американского вестерна?
Мой калмык, грубо остановленный в беге, заржал и встал на дыбы. Я вытянул ноги, уперся в стремена и прижался грудью к его шее. В этот момент полог фургона, до которого я немного не успел доскакать, раскрылся, из кузова высунулись две головы в квадратных шлемах, показались короткие, сильно согнутые дуги с торчащими в середине стрелами. Я сообразил, что в меня стреляют из арбалетов. Тут же мой калмык пронзительно, как-то не по-лошадиному вскрикнул и начал пятиться на задних ногах.
Я успел выдернуть ноги из стремян, соскользнул по крупу с почти вертикально стоящей спины лошади и жестко стукнулся ногами о землю. После этого, увернувшись от падающего на спину коня, отскочил назад, повернулся и, что было сил, бросился бежать.
Все произошло слишком быстро и неожиданно, чтобы действовать в здравом уме и твердой памяти. Только пробежав десяток метров, я начал скакать из стороны в сторону, чтобы не получить арбалетную стелу, а то и мушкетную пулю в спину.
Бежать в доспехах было тяжело. Длинная кольчуга здорово затрудняла движение. Вдруг в левое плечо что-то сильно ударило. Я оглянулся. Из фургона высунулись те же два типа в странных квадратных шлемах и опять целились в мою сторону из арбалетов. Еще трое в островерхих железных колпаках бежали за мной по дороге.
Стрела, ударившая меня в плечо, только подстегнула прыть. Я на ходу задрал подол кольчуги и прибавил в беге. Теперь я отбежал так далеко от фургона, что стрелы были мне не страшны, только что если бы попали в ноги.
Выбирать было не из чего, оставался один выход – улепетывать, сзади за мной гнались три придурка, размахивая саблями.
Пока что я двигался по дороге, не сворачивая в лес. Преимущество в расстоянии и скорости было таково, что пока за мной не погонятся на лошадях, я мог делать что угодно – догнать спортивно неподготовленным, тяжело вооруженным воинам было нереально.
Постепенно я втянулся в бег, и бежать стало значительно легче, чем сна шла. Последние дни я вел активный образ жизни, так что хорошая разминка была только на пользу. Очень жалко было подло убитую лошадь. Я уже начал привыкать к своему калмыку и потерять его так глупо, в примитивной засаде, было обидно.
Между тем мои преследователи, пытаясь-таки догнать меня пешком, растянулись по дороге метров на пятьдесят и все больше от меня отставали. Теперь мне уже можно было следить за ситуацией, не опасаясь стрелы в ногу.
Первым за мной гнался кряжистый «лыцарь» в бухарском шлеме с забралом в виде стрелы и короткой кольчуге, усиленной металлическими наплечниками. Вооружен он был короткой пикой и саблей в ножнах, бившей его по ногам. По тому, как он бежал, было заметно, что дыхание у него не поставлено, дышал он широко раскрытым ртом и вскоре должен был сойти с дистанции. По виду определить, кто такие эти люди, разбойники, стрельцы или какие-нибудь «приказные» блюстители закона, я не мог. Отставшие от кряжистого товарищи вооружены были примерно так же, как и он, только у последнего вместо пики в руках был бердыш.
Таким «цугом», растянувшись по дороге, мы пробежали чуть ли не полверсты, когда в преследование включился первый из фургонов с лучниками или, вернее сказать, арбалетчиками.
Вообще-то на Руси арбалеты назывались самострелами. Они были известны у нас с X в. Такой самострел представлял собой небольшой сделанный из рога или железа лук, крепившийся к деревянной ложе, на которой в имеющийся желобок закладывали короткие, кованные из железа стрелы. Натянутая тетива цеплялась за рычаг, нажимая на который, стрелок ее спускал.
Стрела, попавшая мне в плечо, была выпущена с большого расстояния и не смогла пробить кольчугу, но удар получился очень сильный. Попади она чуть ниже в лопатку, я не уверен, что смог бы после этого владеть левой рукой. Поэтому, чтобы отделаться от стрелков, мне не оставалось ничего другого, как перепрыгнуть придорожную канаву и, проскочив вырубку, углубиться в лес.
Оказавшись между деревьями, я тут же остановился, спрятался за толстым березовым стволом и начал наблюдать, что предпримут мои преследователи. Они, как и следовало ожидать, не припустились за мной вдогонку, а остановились, дождались своих товарищей и устроили совещание. Всего на дороге собралось ни много, ни мало, девять человек, включая возниц обоих фургонов. Справиться с такой силой в открытом бою я не смог бы ни при каких обстоятельствах. Оставалось надеяться, что совещание окончится в мою пользу, и силы разделятся.
Ждать решения «военсовета» пришлось недолго. Самострельщики, которых оказалось четверо, по два на фургон, зарядили свои арбалеты, копейщики взяли на изготовку пики, потом воинство, развернувшись в цепь, пошло прочесывать лес. У крытых фургонов остался только один возница. Судя по самоуверенности нападающих, они меня не ставили ни в грош – собирались затравить как зайца.
Такой расклад мне вполне подошел. Я отбежал назад, перешел на другую сторону дороги и, таясь, лесом двинулся к фургонам. Доспехи мне мешали и стесняли движения. Я стащил через голову свою пижонскую кольчугу, снял блестящий шлем, спрятал их на время в кусты и налегке подобрался к фургонам с тыла.
Оставшийся на хозяйстве возница, довольно крепкий, коренастый парень, был в кольчуге и шлеме по названию мисюрская шапка.
Такие шлемы, сколько я помнил, встречались двух родов – «прилбицы» и «наплешники»,их названия говорят сами за себя: у прилбицы были венец и бармица, закрывавшие лоб и шею, второй тип мисюрской шапки прикрывал только голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95