– Не получится, – коротко ответил я.
– Не хочешь на Дашке жениться, просто так живи...
– Все, разговор окончен, помоги мне их пересыпать в мешки.
– Тебе не нужны, мне отдай, а я за тебя буду век Бога молить! Такое богатство, – говорил он, тонкой струйкой всыпая монеты в мешок.
– Ты с этими деньгами и трех дней не проживешь, придет за ними хозяин и всех вас зарежет, – попытался я унять лихорадочное состояние кожевника.
– Сегодня же все брошу, в Калугу, Тверь, Нижний, в Ливонию... Никто не найдет... Богом молю!
– Ладно, я подумаю, – пообещал я. – Те, залитые смолой, горшки так клади, не нужно их открывать.
– Подумай, а? Ведь пока никто не знает! Или давай вдвоем, вместе, ну их всех, пусть...
– А как же твоя Агриппина Филаретовна, дочь, сыновья?
– Пропади они все пропадом, не нужен мне никто!
– Это кто тебе не нужен, шельмец! Это кто – пропади пропадом?! – послышался снаружи неповторимый голосок Дашиной матушки.
Геннадий Александрович разом сжался, помертвел лицом и заметался по бане. Мне, после всего, что случилось, было не до чужих семейных отношений. Я связал мешки в виде вьюка, вынес наружу, взвалил на лошадь Алексия.
Из бани выполз Геннадий Александрович, лицо его было мокро от пота, глаза горели:
– У меня нашел, значит, все мое! – угрюмо сказал он, отворачиваясь от гневно взирающей на него супруги.
Я не ответил, сел за своего донца и, не прощаясь, поехал к воротам. Как бы не было мне горько от гибели друга, но времени на скорбь сейчас не было. До вечера нужно было успеть сделать массу дел, чтобы не упустить убийцу и не оставить безнаказанной смерть замечательного человека.
Тогда, как и сейчас, все самое важное решалось в Кремле, туда я направил своего коня. У Патриаршего подворья я спешился и пошел прямо в покои патриарха. Там толпилось человек двадцать клириков, одетых в церковные облачения.
Приход «гражданского лица» привлек к себе внимание, и ко мне тотчас подошел молодой инок, вероятно, секретарь патриарха. Я ему поклонился и попросил испросить у главы церкви минутную аудиенцию. Мое пребывание в окружении царя не осталось незамеченным церковью, монах не отказал и не придумал отговорку, а конкретно спросил, что мне нужно от его святейшества.
– Сегодня утром патриарх рукоположил в священники моего друга, а тот несколько минут назад погиб, – начал объяснять я, – мне нужно поговорить об этом с его святейшеством.
Инок перекрестился и произнес по этому случаю приличествующую ритуальную фразу, но звать патриарха не спешил.
– Брат мой, – проникновенно сказал он, – его святейшество в своих покоях молится за всех нас, если ты не настаиваешь, то я сам завтра с утра передам ему скорбную весть.
– Можно и завтра, но убитый священник завещал церкви деньги на строительство храма...
– Пожертвование можешь оставить привратнику, оно не пропадет, – перебил меня секретарь, явно теряя ко мне интерес.
– Могу, но мне одному столько денег не донести, может быть, брат, ты сам мне поможешь.
– Что помочь? – не понял он.
– Внести сюда золото и серебро. Только думаю, что лучше бы ты обеспокоил патриарха, чтобы потом не сказали, что ты украл часть казны.
– Такое пожертвование, – растерянно спросил монах, – где оно?
– В мешках, так что иди за его святейшеством и пошли кого-нибудь из служек принести вьюк с лошади, она на вашей коновязи.
Парня как ветром сдуло. Все долгополые, слышавшие наш разговор, так засуетились, что стало ясно, ничто человеческое им не чуждо.
Когда два монаха внесли в приемную мешки с деньгами, из внутренних покоев показался патриарх. Судя по смятому лицу, он отдыхал.
– Ты меня искал, сын мой? – спросил он, протягивая руку для лобызания. – Что еще случилось?
Я коротко рассказал старику всю историю. Тотчас любопытные развязали мешки и все, кто оказался поблизости, застыли при виде груды золотых и серебряных монет.
Посчитав свою миссию выполненной, я, не прощаясь, вышел из резиденции и направился в Разбойный приказ. Этот визит был для меня важнее, чем передача ценностей церкви. Нужно было любыми способами убедить полицейские власти оказать мне содействие, иначе возможность поймать убийцу становилась равна нулю.
В Разбойном приказе самого боярина, в просторечье, министра Внутренних дел, на месте не оказалось. Это меня не смутило, даже напротив – обрадовало: у нас в России испокон века повелось, что чем выше начальник, тем больше от него маразма и бестолковщины. Я попросил какого-то подьячего вызвать для разговора приказного дьяка. Опять помогла близость ко двору, дежурный чиновник энтузиазм не проявил, но дьяка позвал. Звали его Иваном Прозоровым. Ко мне подошел ладно одетый человек с неуловимым выражением лица. Посетителей, кроме меня, в палате не было, и он сразу обратился ко мне:
– У тебя ко мне дело? – спросил он, ласково улыбаясь одними губами, в то время как глаза насторожено ощупывали лицо и одежду.
– Недавно на Поганых прудах произошло убийство, – сказал я, – убили священника, нужно задержать преступника, пока он не убежал из города.
– Да, народ совсем потерял стыд и совесть, ничего не осталось святого! Уже попов убивают! Ладно, спасибо, что донес, мы непременно поймаем разбойников!
– Каких разбойников? – не понял я.
– Тех, что попа убили. У нас не побалуешь! Ты можешь идти, все будет хорошо.
Мне такой общий подход к проблеме не понравился. Наша милиция, та хотя бы для вида проявляет интерес и составляет протокол, а эти ловкачи успокоили неотвратимостью наказания, и все дела.
– Но я знаю убийцу! – попытался я заинтересовать в своей персоне дьяка. – Вы ведь даже не знаете, кого ловить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95