После паузы Сапруниха пригласила нас к столу. Завтрак оказался типично крестьянский: хлеб и молоко.
– А чая у вас случайно нет? – спросил я просто так, безо всякой задней мысли, для поддержания разговора.
– Откуда здесь чаю взяться, – так же, как и я, машинально ответила она.
Я вначале не обратил внимание на ее ответ, но вдруг меня как током ударило. И я продолжил разговор, не меняя тональности:
– Соскучился я уже по благам цивилизации.
– А я так давно привыкла, по мне и так хорошо, – в тон мне ответила она.
Ваня, не понимая, о чем идет разговор, смотрел на нас во все глаза, и только его удивление заставило Сапруниху понять, что мы забрели не совсем туда, куда ей хотелось. Однако слово не воробей, вылетело – не вернешь.
– Да, – сказала она, – только это было так давно, что я почти все забыла.
– Вы из какого года сюда попали?
– Из тридцать седьмого, – ответила она, не уточнив века.
– Девятьсот или восемьсот?
– Конечно девятьсот, а ты-то сам откуда?
– Оттуда же, только на семьдесят лет позже.
– Ишь ты! – вежливо, но без особого волнения сказала она. – Поди, у нас все уже поменялось?
– Конечно, семьдесят лет – это очень много.
– Да, конечно. Сажать-то хоть перестали?
– Перестали.
– Ну и, слава Богу. А то так страшно было жить, что хоть куда сбежишь.
– Вы что, сюда бежали от репрессий?
– От чего? – не поняла она.
– От ареста.
– Нет, я сюда попала уже после ареста, из лагеря. Вроде как там умерла, а сама здесь оказалась. Ученая у нас в Дальлаге была, мы с ней в одном лагпункте вместе срок тянули, такая умная женщина! Нескольким зекам помогла от Советской власти сбежать, а сама, бедняга, там осталась. Что с ней случилось, одному Богу известно!
– По пятьдесят восьмой сидели? – назвал я самую популярную политическую статью сталинского уголовного кодекса.
– Точно, а сам говоришь, что у вас не сажают!
– Тот кодекс давно отменили, а статья в народной памяти осталась. Теперь, то есть не теперь, конечно, а в мое время, о тогдашних незаконных арестах говорят открыто. Правда споры идут, сколько людей пострадало, кто считает что десятки миллионов, кто десятки тысяч.
– Я этого не знаю, только много нас было, очень много.
– У нас теперь строй поменялся, кончилась власть советов.
– И хорошо, пусть народ хоть вздохнет спокойно. Нельзя долго жить в такой жестокости. Никаких людей на такие Голгофы не хватит. Я и то стараюсь все забыть. Таких ужасов насмотрелась, каких даже тут не увидишь.
– Как же вы здесь выжили, ведь совсем другое время, все другое?
– Ничего, жизнь не хуже, чем там у вас, работай и проживешь. Есть, конечно, свои минусы, а так что же, Русь всегда Русь. А радиво я и тогда не уважала и здесь без него обхожусь.
– А что такое радиво? – вмешался в разговор изнывающий от любопытства Ваня.
– Радиво-то? Так, одно баловство, болтало невесть что с утра да вечера.
– Кто болтал? Бабы? – попробовал сам понять, о чем тут идет у нас речь, рында.
– Всякое болтало, и как бабы, и как мужики, а еще песни пело.
– Как скоморохи? – уточнил въедливый парнишка.
– По всякому, а иногда и хорошо, душевно пело. Я песни с детства любила.
Разговор переходил в такую форму, когда каждый говорит о своем, не понимая собеседника.
– За что же вас посадили?
– Кто ж его знает, за что. Следователь говорил, что мост я хотела взорвать, а так сама не знаю. Какой у нас в степи мост. Я сама с Актюбинской области, село Птахи. Не доводилось слышать?
– Нет, не слышал.
– Вот и тут никто о нем не слышал. Поди, еще и нет его на земле.
– А муж у вас кем был, тоже зеком?
– Нет, он местный. Хороший человек был, только Господь детей нам не дал, а сам-то он третьего года от чумы помер. Много тогда народа поумирало. Вот и мой.
Все что говорило эта женщина, казалось таким простым и естественным: жила в одном времени, попала в другое, приспособилась, вышла замуж, прожила большую часть жизни. То же было бы и в ее законном времени, не окажись обстоятельства так жестоки, что в средних веках оказалось жить лучше, чем в просвещенном, с радио, а потом и телевизором двадцатом веке.
– А как вы научились гадать? – задал я занимающий меня вопрос. – Я сам после перемещения в прошлое обрел экстрасенсорные способности.
Она не поняла, что я такое приобрел, ответила за себя:
– Не знаю, получилось, и все. Вот и когда на тебя гадала, поняла, что тебя здесь вроде бы как и нет.
– А я, правда, воеводой стану? – опять вмешался в разговор Ваня.
– Станешь, если до того не помрешь. Помни, что я тебе сказала: сменится два царя, а третий тебя отметит. Если конечно, до того времени жив будешь. Много у тебя на пути терниев окажется.
– А кем быть лучше – воеводой или попом? – задал Ваня злободневный для себя вопрос.
– Не мешай нам, – остановил я любознательность будущего военачальника. – Кем станешь, тем и станешь! А вы не сможете погадать мне на одну женщину?
– Зазнобу, что ли?
– Жену. Мы с ней разминулись и во времени, и в возрасте. Меня недавно ранили, так было мне вроде бы как видение, что она меня спасла от смерти. Только теперь стала совсем старухой, хотя раньше была моложе меня.
– Такого я не понимаю, но если хочешь, попробую. Без самой фигуры редко получается, нужно в воде тело намочить, чтобы вода-то про тебя все узнала и запомнила. Ну, как на патефоне пластинка, – научно объяснила она. – Но если будешь думать о ней, жене-то, то, может, что и выйдет. Только как же так случилось, что ты сам не знаешь, видел жену или нет?
– Меня ранил один человек, вот этот, будущий полководец, позвал на помощь проезжих людей. Те отвезли меня в имение какого-то воеводы. Я был без памяти, но в голове застряло, что находилась в том имении старуха, которая прежде была моей женой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92