Глава семнадцатая

С утра начался затяжной, почти осенний дождь, и мир погрустнел. Ехать в открытой коляске в промокшей насквозь одежде было, мягко говоря, некомфортно. Дорога раскисла, наши лошадки уже с трудом тащили переполненную пассажирами коляску, и кавалерам пришлось пересесть на своих лошадей. Мы с Юлей не выспались и клевали носами, наши офицеры выглядели бодрее и даже пытались шутить и нас развлекать. Однако вскоре и они скисли и ехали с двух сторон коляски, нахохлившись, как мокрые воробьи. Дождь все не прекращался, и мое платье промокло так, что начало холодить тело.
– Давайте где-нибудь переждем и обсохнем, – предложил я.
Предложение было принято, однако по дороге нам не попалось ни одного постоялого двора, а проситься на дневку в крестьянскую избу никому не хотелось. До Тосны, где была следующая почтовая станция, было еще далеко, и нужно было как-то спасаться от непогоды.
– Здесь почти по пути живут наши родственники, можно было бы к ним заехать, – предложил Аркадий Семидольный.
– Это далеко от тракта? – спросил его Александр.
– Не знаю, нужно у кого-нибудь спросить.
– А что они за люди? – поинтересовалась Юлия.
– Помещики, только небогатые. У них крестьян всего-то душ двадцать, однако, думаю, кров они нам предоставят.
Делать было нечего. Нужно было или продолжать путь и мокнуть, или искать пристанище. Решили попытаться оба варианта совместить: ехать дальше и, если удастся узнать местоположения родственников, заехать к ним обсохнуть Не получится, – добираться до станции или, по крайней мере, до ближайшего постоялого двора.
Как в свое время Радищеву, ехавшему тем же путем из Петербурга в Москву, нам попался работающий в поле крестьянин. Аркадий поехал прямо к нему через скошенную ниву и, когда вернулся, сказал, что до имения его родственников всего ничего – версты три. Я уже, в принципе, притерпелся к мокрому платью, но Юлия то ли от холода, то ли после бурной бессонной ночи выглядела больной, и потому единогласно было решено съезжать с большой дороги.
Проселок еще не настолько размок, чтобы стать непролазным, и наши лошадки вполне сносно справлялись с гужевым тяглом, Они мерно чавкали копытами по мокрой земле, и коляска оставляла за собой четкие следы колес. Офицеры, как мне показалось, обрадовались предстоящей остановке и переглядывались многозначительными взглядами Мне было забавно наблюдать за ними, тем более что им все равно ничего не светило.
Крестьянин не обманул, мы проехали не больше трех верст, как проселок уперся в огороженную высоким забором усадьбу. Посредине ее виднелся дом, по величине и архитектуре напоминавший прибалтийскую мызу. Был он высоким, компактно построенным, с островерхой четырехскатной крышей и двумя декоративными теремными башенками. Первый этаж сложен из кирпича, второй рубленный.
Для мелкопоместного владельца, родственник Аркадия развернулся довольно круто. Крышу своего дома он покрыл не дранкой, а медными листами. Дорога, по которой мы ехали, была отсыпана галькой и содержалась в прекрасном состоянии. Вскоре она уперлась в крепкие ворота, окованные все той же медью. Они, несмотря на дневное время, были заперты. Наши всадники спешились и постучали в гремящие медные листы кнутовищами. Тотчас над ними возникла всклокоченная крестьянская голова с прической «под горшок» и крикнула сиплым голосом:
– Кто идет?
Аркадий, как родственник хозяина, взял переговоры на себя и спросил сторожа:
– Это дом Кирилла Васильевича Мысовского?
– Чичас узнаю, – ответил часовой и надолго исчез.
– Нет, подумайте, какой у нас еще темный народ, – огорченно сказал Семидольный, – мужик сторожит ворота, а не знает имени своего помещика!
Мы терпеливо мокли под дождем, пока не вернулся медлительный страж. Однако когда он распахивал ворота, то показался мне не таким уж тупым. Напротив, глаза у него были острые и плутоватые.
– Барин велел впустить, – сказал он, освобождая дорогу.
Иван почесал в затылке и тронул лошадей. Мы въехали в просторный передний двор мощеный тесанными плитами песчаника.
В этот момент на кирпичное крыльцо вышел высокого роста худощавый человек с широкими плечами и обезображенным сабельным шрамом лицом. Он смотрел на нас одним здоровым глазом, повернувшись так, что мы не увидели отрубленную и неправильно сросшуюся щеку.
– С кем имею честь? – спросил он, разглядывая нас сверху вниз.
– Я Аркадий Семидольный, – представился прапорщик. – Мы состоим с вами в родстве. Моя матушка Марфа Петровна Извекова, если я не ошибаюсь, является вашей двоюродной сестрой.
Помещик ответил не сразу, сначала нас внимательно осмотрел, остановившись вниманием в основном на нас с Юлией, и только тогда признал родство:
– Как же, как же, прошу войти в дом, обогреться.
Теперь, когда он говорил с нами и повернулся в фас, стало видно, как сильно деформировано его лицо. Левая щека оказалось на сантиметр ниже правой, отчего и глаз выглядел опущенным и странной формы. Если бы не безобразная рана, хозяина можно было бы посчитать красивым мужчиной. На вид ему можно было дать лет тридцать пять, сорок, что для людей этого времени считалось немалым возрастом.
Мы поднялись на крыльцо и прошли в дом. Пропустив нас вперед, он вошел последним и затворил за собой двери в сени. Окон здесь не было, мы оказались в потемках и остановились, не зная, куда идти дальше.
– Сейчас я вам посвечу, – раздался его голос со стороны входной двери.
Мы терпеливо ждали, стоя на месте. Прошло несколько минут, но никакого света не появилось.
– Кирилл Васильевич! – позвал своего дядюшку Аркадий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96