Может быть колдовством?
– Матушка, мы же с вами живем почти в девятнадцатом веке, какое еще колдовство! Обычная экстрасенсорика.
Как всегда, непонятное слово подействовало безотказно. Настоятельница понимающе кивнула:
– Ну, если только так. А как будешь лечить?
– Вы ложитесь, а я над вами повожу руками.
– И все?
– Всё.
– Что-то мне сомнительно, как так руками?
– Вы же можете молитвой принести исцеление?! А мои руки освещены Антиохским патриархом. Это как бы крестное знамение. От него и идет помощь.
Ссылка на неведомого патриарха возымела действие. Игуменья без пререканий легла на свое скромное ложе. Я придвинул скамью, сел около постели и начал водить над больной руками. Несомненно, что у матушки были большие проблемы или с желудком или с поджелудочной железой, более точный диагноз поставить у меня не получилось. Впрочем, это и не имело значения.
Я сконцентрировался на больном месте и начал напрягать руки. Мышцы вскоре онемели, и плечи сковали железные обручи. Я попытался расслабиться, но ничего не получилось, ощущение было такое, будто мышцы сократились от поражения током. Настоятельница тоже вся тряслась, потом начала выгибаться, как при падучей. Я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание, откинулся назад и навзничь полетел с высокой скамьи на пол.
Очнулся я в какой-то каморке, лежа на жесткой лавке, с мокрым полотенцем на голове,
– Полегчало, милая? – спросила какая-то черница. – На, испей настоечки, – сказала она поднося к губам берестяную кружку.
Я сделал несколько глотков кислой жидкости и окончательно пришел в себя.
– Что с матушкой? – первым делом спросил я помогавшую мне монашку.
– Сначала думали, что помирает, а теперь отошла. Сейчас скажу, что тебе полегчало, сама придет.
Черница, убрав питье, ушла, а я поднялся, ощущая в теле легкость выздоровления. Через минуту в келью быстрым шагом вошла настоятельница монастыря.
– Как ты, милый? – спросила она, вплотную подойдя ко мне.
– Хорошо, как вы?
– Впервой за последний месяц боль отпустила, а спервоначала подумала, что преставлюсь. А как ты упал и лежал, недвижим, решила, что и ты помер. С тобой-то что приключилось?
– Отдал вам все силы, а на себя немного не хватило, – попытался объяснить я. – У вас очень серьезная болезнь. Однако Бог даст, теперь поправитесь. Матушка, мы так и не договорили про послушницу…
Игуменья испуганно оглянулась, но мы были одни, и она успокоилась.
– Пошли в мою келью, там и поговорим.
Мы вернулись в знакомую комнату. Прошли мимо собравшихся со всего монастыря, толпившихся в коридоре сестер.
Вид ожившей матушки, как мне показалось, монахини встречали с радостью. В своей келье настоятельница сразу же опустилась на лавку.
– Прости, устала. Так ты говоришь, что мужа Пелагеи знаешь?
– Знаю и очень хорошо. Матушка, давайте поговорим, как взрослые люди. Алевтина ничего плохого никому не сделала и страдает неизвестно отчего. Мало ли что Павлу Петровичу привиделось! Я скажу вам как на духу, кажется, император считает вашу послушницу внучкой императора Иоанна Антоновича. Ее в малолетстве отдали в крепостные крестьянки, а теперь еще и придумали, что она может отстаивать русский трон. Вы же ее видели, она что, похожа на княжну Тараканову?
– Нет, твоя протеже – хорошая женщина. Грех дурное сказать.
– Она сейчас беременна, через полгода ей рожать. Муж с ума сходит от беспокойства, особливо боится, что жену насильно постригут в монахини. Что тогда будет с ней, с ним и с ребенком? Вы сами видели, как она о нем услышала, упала в обморок! Помогите, матушка, будьте заступницей!
– Так что же я могу сделать, коли царь гневается!
– Цари уходят и приходят, а мы остаемся.
– Ты никак умыкнуть послушницу хочешь и ищешь моего благоволения?
– Нет, матушка, мне ее от Государя негде спрятать. У вас ей будет спокойнее. О том прошу, чтобы не обижали сироту и помогли чем можно. А дай Бог, ежели вскорости с государем что случится, и будет ему апоплексический удар (табакеркой по голове), то чтобы осталась Алевтина живой и здоровой.
– Ты что такое, юноша, говоришь, какой такой удар у государя?
– Это я так, мне цыганка нагадала, что долго Павел Петрович не процарствует. Так выполните просьбу, матушка? Я в долгу не останусь: и вас вылечу, и денег оставлю, на Алевтинин уход и содержание.
– Вижу я, очень тебе муж послушницы дорог, коли так за его интерес стараешься!
– Дорог до чрезвычайности! И он сам, и сия послушница, хоть она меня и не знает, и дите их будущее.
– Редко в таких младых летах возможно такое самоотверженье лицезреть. Похвально это. А сам-то ты, юноша, не думаешь Господу служить, а не человеческому хозяину?
– Господу и через человека служить можно, как венцу творения. Для благости и очищения, как вы служите, матушка, – замысловато сформулировал я приятный монахине ответ.
– Ладно говоришь.
– И еще, матушка, дозвольте принять денег на содержание послушницы три тысячи рублей ассигнациями и столько же для выдачи ей, коли я или муж не сможем встреть ее, когда окончится опала.
– Оставь, приму, – без ломаний согласилась игуменья. – Просьбы твои разумны и не чрезвычайны
Я отсчитал из «разбойничьей пачки» шесть тысяч.
– Послушницам можно иметь свои деньги?
– Твоей можно, – усмехнулась она.
– Тогда передайте Алевтине этот мешочек с серебром, мало ли какая будет у нее нужда.
– Хорошо, и это исполню.
– И еще одна, чрезвычайная просьба. Дайте нам с послушницей свидание хоть на час. Никто кроме вас о моем мужском поле не ведает и зазору в том не будет
Монахиня выслушала и отрицательно покачала головой.
– Правда твоя, просьба эта чрезвычайная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96