Потом проявились способности к медицине, давшие возможность недурно зарабатывать...
...Тележные колеса стучали по неровностям дороги. Я проглотил горькую слюну, заполнившую рот и позвал спину ямщика:
– Эй, ты куда меня везешь?!
Спина не откликнулась. Она была серой, в старом армяке, над которым возвышалась островерхая крестьянская войлочная шапка.
– Мужик, куда мы едем? – попробовал я зайти с другого конца. – В Москву?
Ответа, как и прежде не последовало. Нужно было определяться и попытаться что-нибудь предпринять, не просто же так лежать в прелой соломе, слушать однообразный скрип несмазанных колес и ждать, чем все это кончится. Я попробовал пошевелить пальцами, проверяя, как надежно меня связали. Пальцы не слушались, вернее, я их вообще не чувствовал. Это говорило о том, что скрутили меня крепко, и в кистях нет кровообращения.
Примерно в такую же передрягу я уже попадал в 1901 году. Тогда я был вынужден бежать из двадцать первого века, спасаясь и от продажных властей и от бандитов. Перемещаться во времени пришлось на не апробированном аппарате. «Пронзая просторы времени», я потерял сознание, и свалился посередине поля. Местные крестьяне, увидев невесть откуда появившегося человека, связали меня по рукам и нога и повезли сдавать начальству. Тогда все обошлось. Впрочем, тогда и время было другое и врагов у меня столько не было. Теперь все получалось похоже, но при других обстоятельствах.
– Но! Залетная! – вдруг, закричал ямщик высоким, каким-то не мужским, а скорее высоким женским голосом, словно демонстрируя, что если не со слухом, то с речью у него все в порядке.
– Эй, земляк, – опять позвал я, – куда мы едем?
Ямщик сидел на облучке как каменный.
– Дай воды! Слышишь, остолоп, я к тебе обращаюсь!
Увы, и эти мои призывы остались без ответа. Тогда я закрыл глаза и попытался расслабиться и отвлечься от мучительной тряски и продольной тележной жерди, о которую, когда колеса прыгали по ухабам, гулко бился голова.
«Хорошо в такой ситуации индийским йогам, отключится и ни о чем не думает, а тут, болит все тело, в голове сплошная каша», – размышлял я, и попытался представить себя на мягком диване, в уютном кабинете с книгой в руке.
Представить это не удалось, вдруг телегу так тряхнуло на колдобине, что я отключился безо всякого самовнушения. Очнулся, когда мы уже стояли. Едва я осторожно приоткрыл глаза, как сверху показалось чье-то незнакомое лицо: борода до глаз, красная шапка до бровей, внимательные глаза. Я смежил веки, подсматривал сквозь ресницы.
– Да он живой ли? – спросили полные красные губы, обнажая крупные желтоватые зубы.
– Живой, живой, Харитон Тимофеевич, – ответил заискивающим дискантом возница. – Надысь голос подавал.
– Что-то не похоже, развяжи его, а то совсем окочурится.
– В колодки его забить или как?
– Пока не нужно, а там посмотрим, – распорядился красными губами бородатый.
Надо мной наклонился возница, которого я только теперь увидел. У него оказалось круглое, изъеденное оспинами лицо, заросшее какими-то клочками редких волос. Он принялся развязывать веревку, не обращая на меня никакого внимания.
Я молчал, позволяя ему ворочать себя с боку на бок. Наконец он вытянул из-под меня последний конец веревки и начал сматывать ее в аккуратный моток.
– Кузьма, – обратился он к кому-то невидимому мной со дна телеги, – помоги мужика вытащить, мне одному не справиться.
Подошел еще один участник действия. Он посмотрел на меня сверху вниз припухшими будто со сна глазами.
– Здоровый, – оценил он мое распростертое тело, – надо бы от греха подальше, забить в колодки.
– Харитон не велел, – равнодушно откликнулся возница. – Мне что больше всех надо?
Мужики подхватили меня, один под мышки, второй за ноги и с натугой перевалили через борт повозки. Я расслабил тело, безжизненно запрокидывал голову, обвисал руками, словом, как мог правдоподобно, симулировал бессознательное состояние.
– Тяжелый, анафема, – отдуваясь, пожаловался женоподобный возница, – всю дорогу ко мне приставал, сразу видно дурак дураком, даже не понял куда попал.
Они небрежно опустили меня на траву и теперь, отдыхая от натуги, мирно беседовали.
– Где его словили? – поинтересовался тот, которого возница называл Кузьмой.
– На дороге, Пантелей повалил. Ловок он, собака, за два дня, считай, с десяток беглых поймал.
– Этот тоже беглый? Что-то он на крестьянина не похож.
– Кто их разберет, которые беглые, которые просто бродяги, – небрежно ответил рябой возчик.
Когда я услышал разговор и понял, что попал к этим людям случайно, как беглый крестьянин, у меня сразу отлегло от сердца. Отбиться от боярских наймитов было значительно сложнее, чем от доморощенных стражников, водворяющих крепостных крестьян их владельцам. Однако показывать, что ко мне вернулось сознание, все-таки не спешил, продолжал неподвижно лежать на земле.
Дальше мужики повели разговор о своем. Сначала я ничего не понимал, речью они владели плохо, говорили косноязычно и употребляли слишком много слов, не имеющих отношения к делу, так что смысл разговора для непосвященного человека терялся. К тому же мне было не до подслушивания пустопорожней болтовни. Голова раскалывалась от пульсирующей боли, все в ней ощущалось каким-то зыбким, студенисто-трясущимся и страшно было представить, что когда-то придется вставать, делать усилия, что-то предпринимать.
К счастью меня больше не беспокоили и боль постепенно начала тупеть, становиться не такой резкой, и окружающее начало постепенно приобретать свои исконные формы. Я уже сквозь прикрытые веки смог рассмотреть старую пожухлую траву возле лица, увидел черного с зеленоватым отливом жука, пробиравшегося через частокол стебельков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95