Рука у него была теплая, и мне стало не так холодно. Потом он отошел от меня и бросил в стакан с водой какое-то снадобье, и оно там начало шипеть. В другое время я бы, наверное, испугалась, но теперь мне было все равно.
Тут в комнату вошла знакомая старуха из нашей деревни. Звали ее бабкой Ульяной. Она жила на самом отшибе, почти за околицей и слыла знахаркой. Откуда она появилась в наших краях, никто толком не знал.
Говорили, что будто бы ее поймали какие-то солдаты на большой дороге и отдали в крепость нашему барину. Она обитала в старенькой, разваливающейся избушке. Промышляла бабка лесными травами, ими лечила людей и скотину.
Про нее в деревне говорили, что она колдунья, и знается с нечистым. Я таким наветам не верила и бабку Ульяну ни чуточки не боялась.
Старуха наклонилась надо мной и заглянула в глаза. Я хотела ей улыбнуться и поздороваться, но у меня не хватило сил.
Бабушка Ульяна, посмотрела на меня и печально покачала головой:
– Плохо дело, – тихо сказала она, – отойдет скоро. Ты бы, барин, попа приказал привезти.
– Все будет хорошо, – ответил ей Алексей Григорьевич, – она через неделю совсем выздоровеет.
Старуха невесело усмехнулась и покачала головой.
– А я говорю, помрет! Мне ли того не знать.
– Я тоже в медицине немного разбираюсь, – сказал он.
– Али, ты сам, батюшка лекарь? – удивилась бабушка Ульяна.
– Лекарь, – ответил Алексей Григорьевич.
Он сделал старухе какой-то знак. Они отошли от меня и о чем-то зашептались. У меня к этому времени так отяжелели веки, что я закрыла глаза и больше никуда не смотрела. Их разговор я не слышала, но поняла, что бабушка о чем-то спорила с Алексеем Григорьевичем. Потом они вернулись к кровати, и бабка Ульяна положила мне руку на лоб. Я хотела открыть глаза, еще раз попытаться поздороваться со старушкой, но веки не подымались.
– Поверь мне, батюшка, никак не может она выжить, лихорадка ее сожжет, – сказала бабка Ульяна.
– Посмотрим, – ответил Алексей Григорьевич, поднял мою голову вместе с подушкой и усадил в кровати.
Он открыл мне рот, что-то в него насыпал и заставил выпить воду. Я через силу сделала несколько глотков. Он помог мне снова лечь и укрыл одеялом.
Однако теперь я не заснула, а сразу выздоровела. Я вскочила с постели, выбежала из господского дома и побежала босиком по пыльной дороге. День был ясный, солнечный, кругом пели птицы, на обочине росли большие, красивые цветы. Мне было так легко и вольно, словно я летела по воздуху, не касалась ногами земли.
«Наверное, это смерть, – подумала я, – значит, я скоро увижу Господа». Я бежала все быстрее и быстрее, потом, поднялась в воздух и полетела в чистое небо. От близкого солнца мне сделалось так жарко, что стало нечем дышать.
Я распахнула на груди салоп и вдруг увидела, что я совсем голая.
– Пойду я барин, – сказал знакомый голос бабки Ульяны. Потом старуха спросила. – Тебя, случаем, не Алексеем зовут?
– Ты откуда меня знаешь? – удивился он.
– А меня зовут Ульяной, – подумав, сказала старуха.
– Я знаю, мне говорили.
– Может, ты меня припомнишь? – спросила она.
– Мы что знакомы? – с большим удивлением, спросил он. – Мне кажется, я вас никогда не видел.
Во время их разговора, я открыла глаза и поняла, что лежу все в той же комнате, на той же кровати, одеяло отброшено, и на меня смотрят две пары глаз. Я охнула, и спешно прикрылась. Бабушка Ульяна, посмотрела на меня, кивнула, и пошла к дверям.
– А дар? – остановил ее Алексей Григорьевич.
– Будет ей дар, – ответила она и исчезла из комнаты.
От недавнего полета и солнечного жара у меня совсем пересохло горло, и я попросила пить. Алексей Григорьевич быстро подошел, приподнял мне голову и напоил. Мне сразу стало легче. Я откинулась на подушку, закрыла глаза и, кажется, опять заснула.
Но долго спать не пришлось, скоро меня разбудили странные голоса. Они были не простые, а как будто сказочные. Я таких еще никогда не слышала. Говорили тихо и тонко, так, как будто здесь было много, много людей.
Я испугалась, и села на постели. В комнате никого кроме нас с Алексеем Григорьевичем не было. Он крепко спал на лавке возле окна и даже храпел.
Я зажала уши ладошками, но голоса не стихли и продолжали что-то бубнить. Разобрать, кто и что говорит, я не смогла, они это делали все разом, заглушая друг друга. Ни одного из них я никогда раньше не слышала.
Где взять похмелиться? – вдруг, явственно, сказал невидимка. – Буфетчик, сволочь, просто так не нальет, попросит пятак. Разве что у Машки лафитник выпросить, она сейчас с барином, – дальше следовало очень грубое слово. – Только не даст, сука. После того раза когда я напился и не смог, она на меня злая. Или может продать кому рубаху… И зачем я вчера, дурак, так нажрался… Башка трещит, – напоследок, уже неразборчиво, добавил голос, чем-то напомнивший мне нашего лакея Степку.
Я вспомнила, что он раньше махался с Маруськой, а потом между ними словно пробежала кошка.
Запалить бы их всех, и пропади они пропадом, – сердито сказал еще кто-то, как мне показалось, прямо за нашими дверями. – А эта дура деревенская до сих пор почему-то не сдохла. Ничего, все равно изведу не мытьем, так катаньем.
Мне показалось, что это говорилось обо мне, и я подумала, что помутилась рассудком. Чтобы ничего не слышать, я спрятала голову под подушку, но это не помогло. В ушах звучали все новые и новые голоса. Мне стало так страшно, что захотелось бежать, куда глаза глядят. Я быстро села на постели, но голова закружилась, и пришлось снова лечь.
– Барин! – тихонько, позвала я Алексея Григорьевича.
Он приподнял голову, посмотрел в мою сторону сонными глазами, вздохнул, и опять лег на свою лавку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95