Он в упор не заметил склонившегося в поклоне лакея и поманил меня пальцем. Я послушно встала и вышла за ним все в тот же коридор.
– Иди за мной и не отставай, – приказал он и побежал впереди легкой, но слегка шаркающей походкой.
Подхватив юбку, я понеслась вслед за ним. Теперь мы почему-то возвращались назад. Я узнала коридор, по которому мы недавно проходили с лакеем.
– Ну, что ты еле плетешься? – сердито спросил меня молодой человек, хотя я не отставала от него ни на шаг.
– Виновата, барин, – ответила я, почти упираясь носом ему в спину.
– То-то! – строго сказал он и ввел меня в роскошно обставленную комнату.
Я даже не успела оглядеться, сразу же все внимание устремила на невысокого, подтянутого человека. Он стоял в глубине комнаты и сердито смотрел на моего провожатого. По виду ему было лет пятьдесят пять, он был седой со светлыми холодными глазами.
– Долго еще прикажете ждать? – спросил он.
– Виноват, ваше сиятельство, дурак лакей увел ее в другую сторону, – почтительно склоняясь, ответил тот.
– У вас всегда во всем лакеи виноваты, – жестко сказал старик. – Поди прочь и подожди снаружи! А ты, девушка, – переменив тон со строгого, на равнодушно-ласковый, – подойди сюда.
Я поклонилась и подошла.
– Так вот, значит, ты какая! – сказал он. – Как ты говорила, тебя зовут?
– Алевтинка, барин, – ответила я, досадуя, что мой собеседник думает не по-русски, и я не могу ничего понять.
– Алевтинка?! Алевтинка, суть сермяжная скотинка, – задумчиво сказал он, потом обратился ко мне. – Значит, ты, Алевтинка, не знаешь, за что тебя арестовали?
– Не-а, – ответила я, и для убедительности шмыгнула носом.
– А ведь ты мне врешь! Все-то ты знаешь! – строго произнес он. – И я все про тебя знаю! Лучше сама сознайся, а то под плети пойдешь!
– Так в чем сознаваться-то? – жалобно спросила я, и заплакала. – Ты, барин, меня научи, я все как велишь, сделаю!
Похоже, она полная дура, – подумал он, на мое счастье, по-русски.
– Но за что-то же тебя арестовали?
– А-р-е-с-т-о-в-а-л-и, – сквозь слезы, дрожащими губами, призналась я.
– Вот видишь, – слегка, одними губами, улыбнулся он, – а у нас зря не арестовывают!
Сам же подумал:
«Что за чушь я несу, у нас без дела половина народа по острогам сидит».
– Так если бы мне сказали за что, я бы знала, – заныла я, – а то ведь просто схватили, посадили в карету да увезли. Я даже с мужем проститься не успела!
– В какую еще карету? – удивился он.
– В обнокновоенную, четверней! Нечто мне еще и за карету ответ держать?!
– Что за чудеса, интересно, какому болвану пришло в голову возить простую крестьянку в карете! – в сердцах сказал он. – Ну и что тебе сказали, когда посадили в карету?
– Ничего не сказали, который первый вез, в ночь помер.
Честно говоря, мне было жалко его сиятельство, если я правильно догадалась, графа Палена. Вести Допрос он не умел, вопросы ставил так, что, даже прямо отвечая на них, можно было ему вообще ничего не сказать.
– Кто к ночи помер? – начиная сердиться, спросил он.
– Тот, кто меня арестовал. А как его звать, я не знаю, он мне не назывался, – исключительно из женской жалости дала я ему возможность продвинуться на шажок вперед.
– Понятно, тебя арестовали, и той же ночью твой конвоир умер, – попытался он подытожить достигнутый результат.
Я никак не могла знать значения слова «конвоир» и могла еще полчаса морочить ему голову, выясняя, что это такое, но я проявила благородство и просто подтвердила:
– Ага, заснул и во сне помер.
– Хорошо, будем считать, что я тебе поверил. Тогда непонятно, как ты попала сюда, в Зимний!
– Как попала? Так в карете же! Кони-то не померли, чего им сделается!
– Какие еще кони? – опять потерял нить разговора Пален.
– Те, что везли, какие же еще бывают кони?
– Ты хочешь сказать, что сама села в карету и приехала под арест без конвоира? Нет, это какой-то бред!
– Почему сама, – опять помогла я Палену, – там еще какой-то был.
– Еще один конвоир? – уточнил он.
– Этого я не понимаю, какой он там был, только точно, что не наш, не русский.
– А какой? – с нажимом спросил он.
– Молодой и гладкий, но не то, что тот, который помер, – объяснила я.
Похоже, военному губернатору Санкт-Петербурга, начальнику остзейских губерний, инспектору шести военных инспекций, великому канцлеру Мальтийского ордена, главному директору почт, члену совета и коллегии иностранных дел, приходилось не сладко. С простым народом он разговаривать явно не умел.
– Звали его как, ты знаешь? Чин у него какой-нибудь был? Кто он вообще такой?!
Вопросов он задал так много, что окончательно запутать графа Палена я могла без особых на то усилий, но, блюдя осторожность, не стала доводить его до белого каления и ответила:
– Звали его Иваном Николаевичем, но он тоже заболел.
– И помер? – подсказал он.
– Этого не скажу, когда мы уезжали, был еще живой, но маялся животом.
– Фамилии и чина ты его, конечно, не знаешь?
– Не знаю, – подтвердила я. – Он со мной тоже не разговаривал.
– А почему ты решила, что он не русский?
– Звали его как-то диковинно, каким-то фигель, мигель, тьюдантантом, – охотно объяснила я.
Пален не понял, о чем я говорю, пропустил мои слова мимо ушей, и опять перешел к допросу.
– А с кем вы уехали оттуда, где заболел гладкий Иван Николаевич?
– С Денисом Лександровичем, – охотно ответила я.
– Понятно! А откуда там еще взялся Денис Александрович?! – уже закипая, спросил военный губернатор столицы.
– Как откуда, он с самого начала с нами был.
– А он кто такой, ты, конечно, тоже не знаешь?
– Почему не знаю, знаю. Он военный, – спокойно объяснила я.
– А причем тут военные?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95