– Вот я и свободен! О чем, сударушки, беседуете? – весело спросил он, с удовольствием на нас глядя.
– Я расспрашивала госпожу Крылову о покушении, – улыбнулась царю Лопухина.
Павел согласно кивнул, потом вдруг отстранился от разговора и задумался. Я даже не успевала следить, что происходит у него в голове.
– Да, да, это несомненно, – горячо воскликнул он, видимо отвечая не Лопухиной, а своим мыслям. – Дела государственные требуют от меня неослабного внимания. А у нас в державе пока еще слишком мало порядка. При моем характере мне трудно видеть, что дела идут вкривь и вкось, и что причиною тому небрежность и личные виды моих нерадивых подданных! Я желаю лучше быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за дело неправое.
К покушению на меня и словам Лопухиной его тирада не имела никакого касательства, но государям дозволено вслух разговаривать не только с подданными, но и с самим собой.
– Разве хорошо, когда вас будут ненавидеть? – вмешалась в его мысли Лопухина. – Лучше когда все любят!
– Именно этого добивалась одна известная августейшая особа, – быстро ответил он, не называя ту особу по имени, – и почти разрушила нашу вековую государственность. Кругом царят разгильдяйство и небрежение обязанностями. Чиновники думают не о своем долге и служении престолу, а лишь о мздоимстве и личных видах.
Словно опомнившись, он вдруг замолчал и виновато улыбнулся:
– Простите, сударыни, я видно совсем замучил вас государственными суждениями. Думаю, вам, милые дамы, нет нужды слушать ворчание старого императора на нерадивых подданных. Давайте поговорим о вещах, более свойственным молодым женщинам.
Мы обе почтительно смотрели на него, ожидая интересного разговора. Павел Петрович, одобрительно нам улыбался и подумал, что бы такое сказать приятное. Наконец он решил, что более другого нам будет интересно говорить о нарядах и моде.
– У вас красивое платье, – сказал он мне для затравки разговора, впрочем, едва на него взглянув. – Как вам нравится петербургская мода?
– Никак, ваше величество, – ответила я. – Мне еще нигде не случалось бывать, потому я не могу о ней судить.
– Право? Ну, впрочем, вы и не могли ничего видеть, вы же были под арестом. Но когда вы попадете в свет, надеюсь, оцените мои нововведения. Иные осуждают меня за вмешательство в сию деликатную сферу, однако делают это из глупости или по недоумению. Мода, как и все в государстве должна служить общим задачам управления.
– Павел Петрович, мы говорим о моде или государстве? – спросила, лукаво блеснув глазами, Лопухина.
– Простите, милые дамы, я опять взялся за свое, – улыбнулся он. – Что делать, когда управляешь такой огромной империей, да еще и без толковых помощников. Поневоле можешь думать только об одном предмете – благе государства. Ну, полно надо мной смеяться. Хотите, поговорим о мистике?
– Я в этом мало понимаю, – созналась Лопухина. – В приметы еще кое-как верю, а в обычной жизни ничего мистического не замечала.
– Приметы это вздор, глупость трусливых невежд, а вот настоящая мистика существует, причем совсем необъяснимо от науки.
– Я и в науке не понимаю, – засмеялась Анна Петровна. – У нас барышень ей не обучают.
– Может быть это и правильно, – задумчиво сказал царь, – женщинам господь определил другое предназначение и для барышень такие знания могут быть пагубны. – Что это я говорил о мистике?
– Что она существует отдельно от науки, – осмелилась я вмешаться в разговор.
– Да, верно. Хотя наука в восемнадцатом веке и достигла совершенства, познав все тайны вселенной, но мистического начала она еще не постигла. И о мистике я могу вам рассказать историю, случившуюся со мной. Хотите послушать?
– Хотим, Ваше Величество, – в один голос воскликнули мы.
– Тогда слушайте, я расскажу вам, как у меня случилось свидание с моим великим прадедом!
– С Петром Великим? – уточнила Лопухина.
– Именно, – кивнул головой император. – Однажды вечером, – начал он интригующим голосом, – или, пожалуй, уже ночью, я в сопровождении Куракина и двух слуг шел по петербургским улицам. Мы провели вечер у меня во дворце за разговорами и табаком, и вздумали, чтобы освежиться, сделать прогулку инкогнито при лунном освещении. Погода была не холодная, это было в лучшую пору нашей весны. Разговор шел не о религии и не о чем-нибудь серьезном, а, напротив того, был веселого свойства, и Куракин так и сыпал шутками насчет встречных прохожих.
Несколько впереди меня шел слуга, другой шел сзади Куракина, который следовал за мною в нескольких шагах позади. Лунный свет был так ярок, что можно было читать и, следовательно, тени были очень густы. При повороте в одну из улиц я вдруг увидел в глубине подъезда высокую худую фигуру, завернутую в плащ вроде испанского, и в военной, надвинутой на глаза, шляпе.
Этот человек будто ждал кого-то. Только я миновал его, он, не говоря ни слова, вышел и пошел около меня с левой стороны. Несмотря на яркий лунный свет, я не мог разглядеть ни одной черты его лица. Мне казалось, что ноги его, ступая на плиты тротуара, производят странный звук, точно камень ударяется о камень. Я был изумлен, и охватившее меня чувство стало еще сильнее, когда я ощутил ледяной холод в моем левом боку, со стороны незнакомца. Я вздрогнул и, обернувшись к Куракину, сказал:
– Судьба послала нам странного спутника.
– Какого спутника? – не понял он.
– Господина, идущего от меня слева, которого, кажется, можно заметить уже по шуму, им производимому, – объяснил я, удивляясь, как он мог не увидеть такого необычного попутчика.
Куракин в изумлении раскрыл глаза и возразил, что у меня с левой стороны никого нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95