Как они только не изворачиваются, что не предпринимают. Слышали про Герострата? А мне все это как-то по барабану.
– По чему? – переспросил Костюков.
– По барабану – значит, все равно. По вашей логике получается, что все, кто мне противодействовал, пытались помешать существовать той исторической реальности, из которой я сюда попал?
Костюков утвердительно кивнул.
– Честно говоря, – добавил я, – не велика была бы потеря, коли она складывалась бы по-другому. Ничего особенно хорошего в нашей истории не было, скорее наоборот.
– Ой, не гневи ты, сударь, Бога. Не то грех, что не очень хорошо сложилось, а был бы грех, коли сложилось ужасно.
Я задумался, перебирая варианты того, как вообще могла повернуться отечественная история, «если бы, да кабы» и прикусил язык. Действительно, получалось, что выпал не самый худой вариант. Каким-то народам, бесспорно, повезло больше, но большинству меньше.
– Вижу, соглашаться ты со мной начал. Так вот, любой промысел Божий претворять надо, прикладывать силы, иначе ничего из него не выйдет.
Мне было, что ему возразить и с чем согласиться, но затевать философский диспут с больным человеком было не гуманно, и я решил отложить решение вселенских вопросов на более подходящее время, место и, главное, состояние. Не знаю, как у них в Греции, но у нас на Руси такие проблемы на трезвую голову без хорошей выпивки и закуски не решаются.
– Ладно, – сказал я, – вы отдыхайте, я пойду. Может что-нибудь из еды прислать? Вам бы сейчас икра не помешала.
– Еды не нужно. Можешь волчью лапу, что у оборотня отрубил, принести?
– Не знаю, если никто на сувенир не утащил – смогу. Ее рядом с бывшим Иваном Ивановичем бросили.
Не откладывая дело в долгий ящик, я пошел в основное помещение конюшен и попросил убирающего навоз мальчишку:
– Сбегай к барскому дому, принеси волчью лапу, что я вчера отрубил. Она возле убитого волка лежит. Быстро обернешься – получишь пятачок.
Тот тотчас бросил на землю вилы и кинулся бегом выполнять приказание. Я решил узнать, зачем она нужна Костюкову, и вернулся к нему.
– Сейчас мальчик принесет. А на что вам эта лапа?
Тот посмотрел на меня открытым, очень бесхитростным взором и соврал:
– Для ворожбы.
– Понятно, – протянул я, хотя ничего понятно не было. – А дохлых лягушек, змей, тараканов вам не нужно? В городе у одного колдуна таких деликатесов большой запас. Я, кстати, у него книгу черной магии реквизировал. Жаль только, что она на немецком языке.
– Что за книга?! – встрепенулся Костюков и от волнения даже сел на своей лежанке.
– Раритетная, – непонятно для него ответил я. – В смысле, старинная, начала XVI века.
– Где она? – осипшим голосом вскрикнул волхв.
– В… – начал отвечать я, но не успел. В наш закуток как вихрь влетел мальчишка:
– Барин! Нету-ть лапы и волка нету-ть!
– Как это нет? – удивился я, – Он у барина под окном лежит.
– Вчерась лежал, а сегодня пропал. Куда делся, никто слыхом не слыхивал. Ты мне теперь пятачка не дашь?
– Дам, – удивленно сказал я, протягивая обещанную монету. – Ты хорошо смотрел? Может быть, его куда-нибудь унесли или зарыли?
– Никуда не уносили. Его по всему двору ищут. Сам барин из окна ругается!
– Что за чертовщина, – начал я, но меня перебил Костюков:
– Вы что, его просто так на улице бросили?
– В общем-то да, только оттащили к дому. Кто же знал, что на него воры позарятся!
– Это не воры, – мрачно сказал он, – это мы все оборотня прозевали. Что же ты, Иван? Григорьич человек молодой, неопытный, а ты-то куда смотрел?
– Дохлый он был, своими глазами видел! Мертвей не бывает, – воскликнул Иван. – Не мог он ожить! В нем три моих пули сидят, да еще здешнего помещика, и еще его благородие лапу ему отрубил!
– Не мог, да ожил! Моя вина. Прозевал! Я надеялся, что ты знаешь…
– Чего Иван должен знать? – вешался я в разговор, не понимая, о чем толкует Костюков. Я сам подходил к убитому зверю – он был мертвей мертвого, уже начинал коченеть.
– Разве ж его простой пулей возьмешь! Нужно было по крайности вогнать осиновый кол! – не ответив мой на вопрос, причитал волхв.
– Зачем ему осиновый кол, он, чай, не вурдалак, а оборотень! – сказал смущенно солдат.
– Был простым оборотнем, а стал оборотнем-упырем. Теперь его почти ничем не возьмешь. Промахнулся ты, долгожилый! Если его не найти до полнолуния и не добить, то…
– Вы хотите сказать, что убитый волк ожил и убежал? – уточнил я.
– Ох, беда, беда! – стенал Костюков, обхватив голову рукам. – Моя вина, проспал, пролежал на боку…
– Ладно, пойду, сам узнаю, что там случилось, – сказал я, прерывая его неконструктивные, на мой взгляд, причитания.
Глава четырнадцатая
У господского дома творилось нечто не вообразимое. Под окнами с криками бегали люди в господском платье. Дворовые, напротив, прятались за хозяйственными строениями, вероятно, боясь попасться под общий расклад. Василий Иванович, высунувшись из окна, что-то кричал, показывая рукой на что-то лежащее внизу.
Я пошел выяснить, что его так взволновало. Пока я приближался к дому, он ненадолго исчез из окна, потом опять появился. Вид у него был непривычно взволнованный. Мягкая улыбка и плавность жестов исчезли – теперь это был типичный самодур-помещик.
– Розарий! – отчаянно завопил он. – Запорю!
Я удивился, мне казалось, что весь сыр-бор происходит из-за пропавшего трупа волка – оказалось, что хозяина волнует разоренный под окнами его спальни розарий.
Теперь мне было видно, что кто-то совершенно варварски переломал все кусты роз на великолепной клумбе. Я подошел и осмотрел землю и газоны от места, где вчера лежал волк, до самой клумбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95