- Чем похож? - спрашивали ребята снизу.
- Ну так, вообще, сходство имеет, -отвечал сверху Плинтус, - ну вот нос, например, в точности...
- Совсем как у Гешки: посередке лица, - смеялись ребята.
Кто-то дернул Плинтуса за ногу, и он свалился со столба на снег.
- А Гешки самого нет и нет, - вздохнул Званцев.
Люди поднимались на легкую дощатую трибуну. Начались речи. Герой прикладывал руку к козырьку и с доброй, смущенной улыбкой слушал приветствия.
Ане Баратовой поручено было сказать приветственное слово от школьников Северянска. Она поднялась на трибуну, не чуя под собой ног, и чуть не споткнулась на ступеньке. Пар от дыхания поднимался со всех сторон. Сквозь него Аня видела раскрасневшиеся лица. Толстый Плинтус вдали одобрительно подмигивал ей.
- Дорогой товарищ Черемыш, - начала она, - мы, школьники Северянска, и все пионеры и вообще все ребята очень рады, что такой, как вы, являетесь герой...
Она говорила и чувствовала, что заглатывает слова, и морозный воздух жег ей горло. Она говорила и боялась, что летчик остановит ее и спросит: "Ну хорошо, а где же мой брат Гешка?"
Но летчик ничего не спросил, не перебил Аню. Он выслушал ее речь до конца и сам попросил слова. И, когда все наконец угомонились, он густым негромким голосом, слегка напирая на "о", сказал:
- Вот что, товарищи, родные мои земляки! Я ведь тут недалеко, в Холодаеве, родился. Вы это, товарищи, напрасно уж так меня восхваляете. Тут дело не во мне. Я же не сам по себе вот такой стал. Кому я обязан всем, товарищи? Партии я обязан. Это прежде всего. Коммунистической партии. И нашей Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Вот кто меня воспитал и создал. Понятно? И вам всем обязан, товарищи, тоже. Я так скажу, что все мы с вами, как говорится, одним миром мазаны, одной нашей великой семьи питомцы, все мы кругом друг другу здесь родня. Вон как ребятишки теперь говорят - друг дружкины мы. Вот как я полагаю.
Тайна раскрывается
Когда Аня вернулась домой, она, как всегда, заглянула в почтовый ящик на дверях, нет ли чего. Писем она ни от кого не получала. Но отцу присылали журнал из Москвы. На этот раз в ящике оказался маленький конверт, склеенный из обертки от тетради. Он был адресован ей, Ане Баратовой. Она узнала почерк Гешки: круглые большие буквы с толстым нажимом, как у брата.
"Аня, добрый день. Прошу, пожалуйста, тебя прийти сегодня вечером в 8 часов в горсад за каток, где летом музыка сидит. Есть очень важное скорое дело. Никому не говори. Я буду ждать. Не думай что-нибудь такое, я без глупистики. Но тебе я доверяю".
"Что еще такое, что за тайны такие?" - рассердилась Аня, или, вернее, подумала, что она очень сердита. А на самом деле обрадовалась, что Гешка нашелся. И, может быть, наконец, она узнает, почему Гешка так изменился за последнее время. Вероятно, тут есть что-нибудь. Она отпросилась из дома. Ей пришлось сказать, что она идет по делу в школу.
Было морозно. Месяц скользил между облаками, серебряный, острый, словно конек. Зернистый блеск роился в воздухе. И даже в черных тенях на снегу что-то искрилось, как антрацит.
В городском саду, занесенном снегом, было пустынно и жутко. С сухих веток опадали длинные, ломающиеся в воздухе бархатки инея. Елки протянули обремененные снегом ветви. Казалось, многолапые белые медведи встали вокруг на дыбы. Далеко с речки, с катка, доносилась музыка, а здесь, в аллее, никого не было и стояла та особая, ватная тишина, которая бывает зимой в лесу.
- Баратова! - услышала Аня и обернулась, вздрогнув. - "Это я.
- Ну, что еще за новости? Куда ты делся?- накинулась она на Гешку. - Там все в детдоме и в школе с ума посходили, ищут тебя. Что это еще за тайны такие? Просто глупость!
- Если глупость, так чего же ты пришла?
- Уж не твое дело, почему пришла! Развел секреты, а теперь мерзни тут! Ну, что у тебя такое?
Аня нарочно говорила так сердито, чтобы скрыть неловкость и любопытство. Ей не хотелось, чтобы Гешка вообразил что-нибудь. Написал, мол, письмо, а она сразу и прибежала.
- Ты не думай, пожалуйста, Черемыш, что я очень о о тебе беспокоюсь, поспешила добавить она. - Я просто так, как староста, то уж обязана...
- И я тебе так, как старосте, хочу сказать. Только ты не смейся, - сказал тихо Гешка. - Ты знаешь, Баратова... только ты, чур, никому не говори. У меня такой номер, что я уж и сам не знаю... Даешь слово?
- Ну, даю.
- Нет... Ты смеяться будешь, я знаю.
- Ничего смешного пока нет. Ну тебя!..
- Дай самое честное, и уж не болтать давай только, раз условились. Я тебе одной скажу. Не проговоришься, Баратова? Смотри!
- Если не веришь, так зачем писал? Удивляюсь!
- Ну ладно! - Он вздохнул. - Вот, Аня, я, знаешь, Аня... Ты только смеяться будешь. Я ведь вовсе не брат ему.
- Кому не брат?
- Ну, ясно кому - Черемышу Климентию.
- Как не брат?! - ахнула Аня. - А кто же?
- Ну просто одноимёнец. Мы с ним только по фамилии тезки. Я тоже из того села Холодаева. У нас там полсела, и все Черемыш. Даже улицы есть: Малая Черемышская, Большая Черемышская, Средняя... Мы с ним, понимаешь, только по фамилии тезки, а никакой я ему вовсе не брат. Я его и не видал сроду. Ну просто, понимаешь, я это себе выдумал. Такое воображение сделал. Наши все померли давно, а я один остался, как дурак. И сестра тогда потерялась куда-то. Сперва в детдоме был, потом так мотался. Вот я себе и выдумал. Смешно, конечно... Прочел в газетах, что есть такой летчик... Черемыш. Смелый. И портрет был. А я и подумал: вот бы был у меня в жизни такой брат... И я б не такой был. И стал так воображать каждый день. Даже привык: как будто вроде и на самом деле есть такой брат... Я знаю... тебе смешно, наверно?..
Но Аня не смеялась.
- А письма как же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17