«Во время отступления от Сен-Жан-д'Акр Ассалини, подавший главнокомандующему рапорт, из которого явствовало, что перевозочных средств для больных не хватает, получил приказ выехать на дорогу, захватить там всех обозных лошадей и даже отобрать лошадей у офицеров. Эта суровая мера была проведена полностью, и ни один из больных, на исцеление которых, по мнению врачей, оставалась хоть какая-нибудь надежда, не был брошен» (Стендаль).
Лорд Эбрингтон спросил Наполеона об отравлении безнадежно больных солдат опиумом.
Тот ответил: «В этом есть доля правды. Несколько солдат моей армии заболело чумой; им оставалось жить меньше суток; надо было немедленно выступить в поход; я спросил Деженетта, можно ли взять их с собой; он ответил, что это связано с риском распространить чуму в армии и к тому же не принесет никакой пользы людям, вылечить которых невозможно. Я велел ему прописать им сильную дозу опиума и прибавил, что это лучше, чем отдать их во власть турок. Он с большим достоинством возразил мне, что его дело – лечить людей, а не убивать их. Может быть, он был прав, хотя я просил его сделать для них только то, о чем сам попросил бы моих лучших друзей, окажись я в таком положении. Впоследствии я часто размышлял об этом случае с точки зрения морали, спрашивал у многих людей их мнение на этот счет, и мне думается, что, в сущности, все же лучше дать человеку закончить путь, назначенный ему судьбою, каков бы он ни был. Я пришел к этому выводу позже, видя смерть бедного моего друга Дюрока, который, когда у него на моих глазах внутренности вывалились на землю, несколько раз горячо просил меня положить конец его мучениям; я ему сказал: „Мне жаль вас, друг мой, но ничего не поделаешь; надо страдать до конца“.
А вот что он добавил на Святой Елене: «… у меня было сто человек, безнадежно больных чумой: ежели бы я их оставил, то их всех перерезали бы турки, и я спросил у врача Деженетта, нельзя ли дать им опиум для облегчения страданий: он возразил, что его долг только лечить: и раненые были оставлены. Как я и предполагал, через несколько часов все они были перерезаны».
Спрашивайте, спрашивайте, пока Наполеон добрый!
Лорд Эбрингтон задал и третий вопрос: правда ли, что Бонапарт собирался принять мусульманство?
«Вы не можете себе представить, – ответил Наполеон, – сколь многого я добился в Египте тем, что сделал вид, будто перешел в их веру».

Обратный путь ужасен

Наполеон снял осаду Сен-Жан-д'Акра 20 мая.
Шесть дней осадная артиллерия вела непрерывный огонь, прикрывая отход армии.
Два месяца героических усилий под стенами крепости оказались бесплодными, жертвы напрасными.
1 200 убитых, 1 000 умерших от чумы, 2 300 раненых и больных – таков печальный итог авантюры. Многие солдаты ослабли физически из-за резких погодных перемен.
Потери врагов исчислялись десятками тысяч, но кого это утешит?
Тем не менее, Бонапарт предпринимает традиционный пропагандистский ход. Приказ по армии живописует и преувеличивает ее подвиги.
«Солдаты!
Вы перешли через пустыню, отделяющую Африку от Азии, с большей быстротой, чем это могла бы сделать армия, состоящая из арабов. Армия, которая выступила в поход для завоевания Египта, уничтожена, вы захватили ее командующего, парки, обозы, бурдюки, верблюдов.
Вы овладели всеми крепостями, защищающими колодцы пустыни. Вы рассеяли на поле сражения у горы Табор орды, сбежавшиеся со всей Азии в надежде на ограбление Египта. Наконец, после того как с горстью людей мы в течение трех месяцев вели войну в сердце Сирии, захватили 40 пушек, 50 знамен, 6 000 пленных, сравняли с землей укрепления Газы, Яффы, Хайфы, Акры, нам предстоит вернуться в Египет; наступление времени, благоприятного для высадки войск, требует моего возвращения туда.
Через несколько дней вы могли надеяться захватить самого пашу в его же дворце. Но в это время года взятие замка Акры не стоит потери нескольких дней. К тому же храбрецы, которых мне пришлось бы там потерять, необходимы сегодня для более важных операций.
Солдаты, мы стали на утомительный и опасный путь. Мы лишили Восток возможности что-либо предпринять против нас в ходе этой кампании, но нам придется, быть может, отражать нападения части Запада. Вы найдете при этом новые возможности покрыть себя славой; и если среди стольких боев каждый день приносит смерть какого-нибудь храбреца, нужно, чтобы появлялись новые храбрецы, способные в свою очередь занять место в той немногочисленной шеренге бойцов, которая в час опасности придает всем энергию и завоевывает победу».
И пошли они, солнцем палимые, – в обратный путь, куда более страшный, чем зимний марш. Вновь солдаты сходили с ума от жары.
«В июне пустыня очень сурова, она нисколько не похожа на ту же пустыню в январе; тогда все было легко, теперь все стало трудно. Песок был раскаленным, солнечные лучи – невыносимыми», – признает Наполеон.
Видя страдания раненых, он приказывает отдать им всех своих лошадей. Офицеры штаба следуют его примеру.
Один раненый гренадер боится запачкать красивое вышитое седло и стоит в нерешительности.
– Ступай, – сказал ему главнокомандующий, – нет ничего чересчур красивого для храбреца.
Офицеры немногочисленной кавалерии спешились и также отдали всех своих лошадей. Убедившись, что все раненые уехали, Бонапарт оседлал арабского скакуна.
Однако вскоре и он идет пешком, а когда ему предложили лошадь, Бонапарт ударил конюшего хлыстом по лицу:
– Чтобы все шли пешком, черт побери! Я первый; разве вы не читали приказ? Вон!
Так поступал Александр Великий: его армия умирала от жажды, врач Филипп поднес ему последний кубок вина, и царь вылил его в песок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71