Анисим положил на стол ложки, поставил кружки, горку сухарей выложил и тогда снял с котелка рушник, Гриша потянул носом, оторвался от костра – и за ложку.
– Да ты садись, – похлопал Анисим по строганой плахе. – Стоя-то кто ест. – Сам примостился на валежину с другого конца стола, убрал из-под руки соль и тогда зачерпнул и осторожно через стол понес ложку, подул на нее, схлебнул.
Гриша непослушной рукой поддел светлый мучной кисель, протянул дном ложки о край котелка, чтобы не делать дороги, приклонился над котелком, схлебнул, не чувствуя вкуса.
– Пришлось бы рыбака сдалбливать с камня, – выговорил Анисим сыну.
Они ели, соблюдая очередность, а когда ложки хватили дна, Анисим отложил свою. И на этот раз котелок скреб Гриша.
– Ты его выверни, – посоветовал Анисим.
– Чулком, что ли? – принял шутку Гриша.
– Хоть чулком, хоть рукавицей, только чтобы насладиться, – пропел Анисим, из-под ладони рассматривая лес, речку.
– А место, Григорий, тут отрадное.
Гриша бренчал котелком.
– Чего молчишь?
– Смотря к чему ты клонишь.
– Как к чему? Столбить место, крепость ставить. А то ведь как бывает? Ломишь, ломишь через тайгу другой раз и все не найдешь места по себе. То берег сырой – не глянется, то лес выморочный, то речка не в ту сторону бежит. А тут, погляди, и кедрач сподручный: хоть орех бить, хоть дом рубить. И дрова вот – сушины, – покивал в другую сторону Анисим, словно пересчитал сушняк. – Плесо, – повернулся Анисим лицом к речке, – только не разберу, скалы там… у тебя глаза поострее, – показал Анисим вверх по течению речки.
– Скалы, папань, отвесно падают, – с котелком в руке встал рядом Гриша.
– Ну так чем тебе не подходит?
– Я не сказал. Если бы плот соорудить. Можно было бы зайти под перекат. Наверняка таймень стоит.
– Зимовье ставить – так во-он на том уступчике, – показал Анисим в прижим реки, откуда начинал вздыматься скалистый берег.
Гриша увидел ровную площадку, и от нее по одну сторону выполаживалась к реке лесистая гора, в другую – в глубокий скалистый распадок втягивалась через плесо речка. И подход к площадке был доступным, светлым и от реки и от леса.
– Маманя бы когда собрались с Машей за ягодами. Сашка притопал бы…
– А я что говорю! – Анисиму все больше нравилось место. Он уже и лес высмотрел, а чего высматривать, глянул и вымерил, сколько и какого надо. Деревья свечами стоят. Правда, от реки разлапистый кедрач, но зато на склоне и лучшего не найдешь, и под гору катать сподручно.
– Так что, Гриша, – подытожил вслух Анисим, – будем якорь бросать. – И пошел к речке. Спуск был вымощен булыжником и отшлифован весенней водой, а между камнями в швах пророс и теперь переломился и сник стрельчатый и порыжевший дикий лук. Низко над водой берега залепила цветущая верба. «К добру ли, когда не ко времени», – подумал Анисим. Сколько раз он примечал, когда в долгую и теплую осень набухают почки, верба начинает цвести – хорошего не жди. По живому ударят морозы. И тогда застреляет кустарник, заухают деревья, застонет тайга – быть бескормице.
Гриша переобулся и догнал Анисима на берегу.
– Видишь, папаня, – показал он в русло реки, где с порога падала черная вода, – там омут. И где мырит и строгает пену обратное течение – улово. Там таймень. На плоту можно подойти.
– Таймень пусть постоит, мы еще до него доберемся, а вот заездок с этого берега можно отгородить, лоток поставить – с рыбой будем. Но рассиживаться не дело. – Анисим взглянул на небо. – Погода обманчива. Пока снега нет, мха надрать не мешало бы, камня на печку припасти… Да в два топора долго ли нам срубить хоромину? – повеселел Анисим.
– А ты уверен, папаня, что эта речка и есть Шанталык? Дед Витоха говорил, до нее три дня топать.
– Шанталык не Шанталык, а мы наперехват через ущелье сколько срезали верст?..
Грише и сказать нечего.
– Тогда пойдем дрова готовить, – повернул от речки Анисим.
Ветер шумел, не доставая земли. Тучи подрастали. Анисиму природа казалась живой. Он подмечал в ее настроении перепады и считал, что тон всему в ней задает небо. Какое небо – такой и лес. Небо – душа всего, от него и вода, и огонь, и леса, и его обитатели. Это они чутко внимают небу. Скажем, изюбр встал на отстой – ветру быть, белка опустила хвост – непогода и ненастье. Колонок за сутки до грозы из норы не выйдет. Да и рыба погоду чует. Окунь залег в траву или на глубину ушел и не реагирует на наживку – к шторму. Комар и тот чувствует погоду: перед дождем горячей смолой льнет. Кузнечик перед бурей обхватит лапками свою лошадиную голову и замрет на изнанке листа, хотя ни облачка на небе. Смотришь, через час-другой раскололось небо, загромыхало. Желна запросила «пить» – не днем, так ночью дождь прольется. Или бурундук высвистывает: «будет дождь», «будет дождь» – дождь зарядит. «Надо заготовить дров, да срочно соображать, куда бы голову спрятать на случай непогоды».
Анисим поднялся от берега, приглядел подходящее место, вошел под разлапистые кедры, как под крышу, не то что ветер, даже свет слабо проникал. Выбрал площадку под шалаш, обрубил кустарник, расчистил под костер место, подрубал и скатывал в рулон мох и все думал, как устроена природа.
Всю эту народную и лесную мудрость стремился Анисим передать сыну, благо слушатель он хороший да и вопросы задает по делу.
– Папань! Где ты?
Гриша подходит со своим топориком.
– А когда белковать пойдем?
– Мы и так в тайге, – не торопится с ответом Анисим. Ему жаль покидать мир таинственного. – Я вот думаю, шалаш или балаган ставить.
– А чем отличается шалаш от балагана?
– Как чем? Шалаш на скорую руку, три кола поставил на конус, сверху травой обложил или лапником, лапник под бок, котомку под голову – ночь коротай, дрожжи продавай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58