Так осторожно и быстро мог идти только зверь. «Может, папаню задрал медведь», – резануло по сердцу Гришу. Он лихорадочно нашарил у колодины ружье, взвел курок и замер. Сколько простоял Гриша, не чувствуя тяжести ружья, неизвестно. Наконец, он положил к ногам ружье и, сложив онемевшие ладони у рта, крикнул:
– Папань, а папань?!
«Ань, ань», – отозвалось эхо за спиной. «Заблудился папаня», – пронзила Гришу догадка. Он схватил ружье, поднял и нажал на пусковой крючок. Курок сухо треснул, словно переломился карандаш. Осечка. Гриша отжал откидную планку, переломил ствол и сунул палец в патронник. Он был холодный и пустой. Гриша неверной рукой достал спички, припал на колено к куче хвороста и уже собрался чиркнуть, но тут какая-то невидимая сила отвела руку Гриши. Гриша выронил из рук спички и опустился на землю. Сел на мох и никак не мог протолкнуть в груди воздух. «Боженька, сделай так, чтобы нашелся папаня!» Гриша вспомнил молитву, которой учила его мать, и не услышал, как за деревьями, совсем рядом, спросил нетерпеливый чужой голос:
– Ты где, сын?!.
– Да здесь я, – крикнул шепотом Гриша.
Анисим, тяжело дыша, подошел.
– Можно и без воды, – наконец сказал он.
– Чего же не отзывался? – сглотнул слезы Гриша.
Анисим молчал. Он устал, и ноги не держали его.
– Пожуем сухарика, – из темноты сказал Анисим, – да посидим спина к спине, подремлем. Скоро уже будет светать. – Гриша слышал, как отец нашарил мешок. – На охоте ведь как? – опять подал голос Анисим. – Бывало, и на березе охотник ночь просидит, чтобы волки не съели. А тут вон какая перина, – похлопал по колодине Анисим.
– Папань, заряди ружье, а? – шепотом попросил Гриша.
– Только между нами, – взялся за ружье Анисим, – а то подслушает медведь.
Как хорошо, что отец нашелся.
– Господи, – вздохнул, подражая матери, Гриша. – Пулю вгоняй, папань, – окрепшим уже голосом попросил он. Радуясь, что темно и отец не видит его слез. А то подумал бы, что испугался как маленький.
– Пулю, говоришь, – клацнул Анисим ружьем.
– Папань, выйдем из тайги, сговорю деда Витоху, чтобы уступил щенка от Дамки. Ты не против?
– Не против, – теплым и родным голосом соглашается Анисим.
– Он, кажется, лагушок под рыжики заказывал, не помнишь, папань?
– Заикался как-то, но ничего определенного не сказал.
– Можно напомнить, чо здесь такого, договориться.
– Как-то не принято набиваться мастеру, – рассудил Анисим, – разве по такому случаю…
– Доплатить можно, – горячо подхватил Гриша, – постараюсь отфуговать, не нахвалится.
Анисим хмыкнул.
– Что-то не упомню, чтобы в нашем роду хвастуны были.
Гришу от этих слов обдало жаром. Он и не хотел, а так вышло, слово есть слово, вылетело… Гриша и сам не любит хвастунов, как теперь выходить из положения? Как доказать, что он и совсем не хвастун?
– Давай-ка, сын, под крыло, – позвал Анисим Гришу, – теплее будет. А чего мы как вербованные? – Анисим вынул из мешка носки. – Надевай, сын. – На ощупь пихнул он Грише носки. – Переобувайся. Пусть ноги отдыхают. – Анисим влез в валенки и сразу почувствовал блаженное тепло. – Ну вот, другой коленкор, – притопнул Анисим, – вспомнишь добрым словом мать.
Анисим с одного бока поставил ружье, так, чтобы протянул руку – и достал, с другого усадил Гришу, прикрыл его куцей полой фуфайки. И почувствовал, как вместе с теплом от Гриши передается и щемящая, и успокаивающая благодать. Усталость пошла на убыль, они пригрелись, и сон их сморил.
Словно прибой, шумел лес, должно быть, наверху гулял ветер, а может быть, этот шум доносился с Байкала. Анисим и Байкал увидел: черный с фиолетовым гребнем над поверхностью воды. Рядом кто-то захлопал крыльями.
То ли глухарь, то ли еще какая птица упала с дерева. Анисим закрыл глаза и сквозь дрему услышал, как филин просит шубу. «И нам бы не помешала шубенка», – поежился Анисим. И снова сон властно захватил его. И увидел Анисим Байкал, а сквозь дрему услышал трубный зов изюбря, песню в четыре колена.
Тайга то затихала, то шум ее усиливался, вырастал из распадка, тяжело вздымался на перевал и, перевалившись, замирал с другой стороны хребта. И Анисим увидел себя на высоком носу Селенгинки. Он плыл и высматривал затески, по ним и плыть ему дальше.
Проснулся Анисим от озноба. Рассвет шел по макушкам, стволам деревьев, но еще не коснулся ни кустарников, ни папоротников. Они были густо заштрихованы инеем и тускло отсвечивали.
Анисим попробовал встать, но ноги не слушались – залубенели. Сидя на колодине, он тихо поворочался с боку на бок, чтобы не разбудить сына, размял спину. Гриша почмокал губами. «Собаку зовет, – с нежностью подумал Анисим, – надо сговорить деда Витоху». Анисим накрыл своей фуфайкой Гришу, встал с валежины, через силу присел раз, другой. Суставы, словно заржавевшие дверные петли, со скрипом отжались, стало легче.
– Вот и смазал шарниры, – негромко подбодрил себя Анисим.
Он взял ружье, постоял какое-то время, соображая, в какой стороне упал глухарь. «Как бы не так, с ночи меня ждет», – подсмеялся над собой Анисим. Поставил на место ружье и пошел посмотреть затески.
Под ногой ломко оседал мох, оставляя глубокий след. Анисим от скорой ходьбы в гору разогрелся. Лес стоял, не шелохнувшись, и ждал восхода солнца. Не вспомнить, какой по счету встречает он восход солнца, и каждый раз волнуется. Сердце замирает и переполняется радостью, как бывает лишь при желанной встрече с любимой. Весь мир с тобой, и ты со всем миром. И нет, и не может быть в эту минуту душевного разлада. Единение. Анисим не мог оторвать взгляда от восходящего солнца. Тьма и свет, как они друг с другом ладят!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58